Хайдеггер в «Что такое метафизика?» утверждает, что ничто — не просто отсутствие, но основа бытия. В общем-то, отрицать нечто, тем самым предварительно утверждая «нечтовость» (ничто не требует отрицания), уже предполагает основу и «присутствие отсутствия» — “la presence d'une absence”, по кожевской терминологии. Авторский голос у Беккета, маскируемый голосами трикстеров-рассказчиков, постоянно путающихся в показаниях, тональностях и паузах, повторяет вновь и вновь акт автокомментария, призванного не рабски прислуживать тексту, но освободиться от него, утвердить отсутствие того, что невозможно выражать, вроде надежды, которая при всей своей призрачности, бессодержательности, несбыточности неизменно присутствует как незримое измерение всех человеческих усилий. Даже если эти усилия кажется, что обращены к тому, чтобы положить конец человеческому, по крайней мере, в литературной форме, как вечно нестабильному несочетаемому сочетанию божественного и животного, себя в мире и мира вовне, которое на каждом шагу пытается оправдать животное желание вожделеть продолжения любой ценой.
Поэтому беккетовский «негативизм», фиксация на пустоте, стремлении к «нулю» — это соединение всего, что вокруг, в одном пункте абсолютного отрицания, в котором все предметы, мысли, чувства, органы восприятия лишаются своих границ. «Я умираю или уже умер, и все же я продолжаю жить», — это пограничное состояние, где смерть или текст является уже не границей, а соединяющим мостом с парадоксальным другим местом, княжеством свободы, в котором, как писал Кожев, «человек должен быть пустотой, ничем, но не чистым ничто, reines Nichts, а чем-то таким, что есть в той мере, в которой оно уничтожает Сущее /l'Etre/, дабы осуществиться за его счет и ничтожествовать внутри бытия».
Или как писал Набоков в «Истинной жизни Севастьяна Найта», «человек умирает, человек – это книга; в этом сочетании данных есть указание на незаконченность жизни и неокончательность смерти, на возможность существования словесного кода, зашифровывающего всеобъемлющий ответ на первые и последние вопросы …». Первое лицо книги не может умереть, потому что он и есть книга, книга, что грядет. Творческое деяние, преодолевающее смерть, отвергая последние вопросы об изначальном и окончательном отсутствии в пользу предпоследнего — о присутствии отсутствия как в анаграмме Найтова имени — “Sebastian=Is absent”.
К чему все эти пустые рассказы? — задается вопросом Морис Бланшо в «Книге, что грядет» (“Le livre à venir”). Чтобы заполнить пустоту, в которую рассказчик чувствует, что падает, «тревогой этого пустого времени, которое станет бесконечным временем смерти; чтобы не дать этому пустому времени заговорить, а единственный способ заставить его замолчать — во что бы то ни стало заставить его что-то сказать, рассказать историю» [“Pour meubler le vide où Malone sent qu’il tombe; par angoisse de ce temps vide qui va devenir le temps infini de la mort; pour ne pas laisser parler ce temps vide, et le seul moyen de le faire taire, c’est de l’obliger à dire coûte que coûte quelque chose, à dire une histoire”].. «И освободить от говорения тоже ничто не может, ничего и нет, нечего открывать, нечего восстанавливать, нет ничего, что может уменьшить то, что остается сказать, я должен выпить море, следовательно, море существует» [“Rien ne pourra jamais m’en dispenser, il n’y a rien, rien à découvrir, rien qui diminue ce qui demeure à dire, j’ai la mer à boire, il y a donc une mer.”].
