Следует упомянуть еще одно искушение и обманчивую мысль, о которой тем труднее мне поведать, чем реже я читал или слышал что-либо подобное от других. Ибо после того, как я был подвергнут вышеописанным и многим другим искушениям (некоторые из которых я едва помню, а другие — не хочу приводить здесь, дабы не утомлять читателей), но, благодаря Божьей благодати, не был окончательно оторван от веры и надежды на небесную помощь, — тогда я почувствовал, что меня стала мучить новая напасть, которая заставляла меня совершенно усомниться как в том, о чем говорит Священное Писание, так и в самом бытии Бога. В моменты других искушений мне хотя бы давалась порой передышка и прибежище надежды; тут же я был лишен почти всякого утешения часами напролет. В прочих испытаниях, укрепленный порой свидетельствами Писания, я сражался против стрел смертных оружием веры и надежды; здесь же, окруженный всяческим сомнением и слепотой ума, я совершенно усомнился, есть ли в Священном Писании истина и польза, и существует ли вообще всемогущий Бог. В прочих искушениях, скажу, борение было можно ещё как-то снести и вытерпеть; это же было настолько свирепо, что не только духовные, но и телесные чувства мои лишались обычной силы. Порой мне казалось, будто зрение и слух мои померкли, и я не мог видеть или слышать, как прежде. Порой же слышал я, точно некто, беседуя со мной и даже устами касаясь уха моего, шептал слова сии: «Зачем ты томишь себя напрасным трудом? Где та надежда, которую до сих пор питал на Писание? Неужели, глупейший из смертных, ты не видишь по собственным бедам, что и свидетельство Писаний, и весь образ творения лишены разума и правителя? Разве жизненный опыт не доказывает тебе, что одно говорят божественные книги, а совсем другое являют жизнь и нравы людей? Неужели ты думаешь, что заблуждаются те тысячи и тысячи людей, которые, как сам ты неоднократно раньше наблюдал, не соблюдают и не придерживаются книжных наставлений?» И когда я в унынии сердца моего часто размышлял об этом, вопрошая и возражая сам себе: «Если так, — говорил я, — отчего же во всех боговдохновенных Писаниях встречается такая красота и стройность, что с равной разумностью повествуют они и о Боге-Творце, и о соблюдении заповедей Его?» — тогда мне явились в ответ слова такие: «По той, конечно, причине, о несмысленный, что Писание, на которое ты уповаешь, говорит многое о Божественной Личности и о благочестии так, как свойственно было тем, кто написал некогда сие Писание, — а их жизнь была подобна жизни нынешней. Нынешний же образ жизни, как и тебе ведомо, таков, что хотя на словах царит порядочность и благочестие, но поступки людей далеки от их слов, ибо так удобнее и человеческая слабость то позволяет. Разве каждый день ты не убеждаешься в этом? Отсюда ты можешь заключить, что и речи древних писателей были исполнены благочестия и порядочности, но жили они совсем иначе. Итак, пойми, что все книги Божественного закона были написаны именно таким образом: снаружи они блещут благочестием и добродетелью, а на самом деле заключают в себе иной смысл и требуют иного разумения. Как во многих книгах, так особенно и в божественных писаниях, легко можно найти изречения, содержащие один смысл в соответствии с буквой и другой — в соответствии с разумением. И что всё это действительно так, я подтверждаю одним свидетельством Павла: «Буква убивает, — говорит он, — а дух, то есть смысл, животворит». Не достаточно ли тебе этих слов Апостола, чтобы понять, что если будешь следовать букве книжных изречений, то подвергнешься величайшим опасностям? То же следует думать и о Божественном существовании. Ибо если бы существовала некая Божественная личность или сила всемогущего Бога, никоим образом не явилось бы в мире столь великое смятение и расхождение во всех вещах. Но и тебе не пришлось бы испытывать столь тяжких сомнений, какие ныне ты терпишь.
(перевод Д.В. Бугая)
