Глава I
Страх
По замкнутым татарским переулкам Москвы гуляет ветер. Засовывает худые изъязвленные ручки в щели побуревших старых особнячков и несется рассыпной нивой по длинным уходящим в поля новым проспектам. Москва притаилась. Москва затаилась в ледяном оцепенении. Жители разбегаются по квартиркам, зашториваются от ветра бумагами, объявлениями, паспортами, не скомканными книжками.
Ласково, уютненько в желтенькой комнатке, ласково тикают приказы, неласково лает из приемника жестяной голос Левитана. По призыву партии удвоим, утром, удесятерим. Москва удвоилась, утроилась. Удесятерилась. Разоренная крестьянская Россия двинулась скрипящей ордою в Москву и завладела ею, растеклась, вздулась, вспучилась новыми бессчетными серыми как казармы Аракчеева кварталами. Дрянные кабацкие песни несутся из новоселий.
Их слышно. Город пуст. Москва пуста. Дико. Рев машин, клацанье костей. Тихо. Тихо. Москва пуста. Удвоит. Утроит. Удесятерит. Удваиваются, утраиваются, удесятиряются тесные городки кладбищ. Везут, везут в похоронных автобусах на Ваганьково, в Новодевичий, в Востряково, новые и старые когорты строителей коммунизма. Кремль замер, большой красный притаился. Галки вороны кружат над Спасской башней, кричат, сухо как шрапнели, каркают Карр! Карр! Часы бьют и поют не своим, чужим голосам. С чужого голоса. С чужого голоса поют. Вставное механическое сердце стучит ровно и не по настоящему. Рубиновые звезды пятиконечьем впились в дымное от холода плотное московское небо. Угу! Ага! Не сюда. Не туда. Ни оттуда. Стучат о *неразборчиво асфальт приклады часовых. Печатая клятвы идут гвардиями часовые. Сторожить мертвого Ленина. Ленин мертв. Лежит под стеклом и думает. Раньше вдвоем лежали, все веселей было. Того в сапогах с усами вытащили ночью за ноги и закопали в яму. В яму? Говорят, его выкрали грузины, говорят, китайцы отвезли усатого в Тибет и замуровали в золотую пещеру Лхасы. Говорят. Говорят. Слухи ползут по наполненным улицам и площадям. Страшно. Страх. Ленин лежит и думает в стеклянном ящике. Угу, ага, зачем? Куда? Почему? Все бред, монгольский бред косоглазой рожею повис над Москвой. Страх притаился под монгольской личиною. Ломают Арбат, ломают последние облезшие щепой домики. Рабочие со свекольными лицами. Ух, взяли. Еще разом. Падают полные облаков праха стены комнаток в цветных обоях. Еще раз взяли. Скоро совсем пусто будет на Арбате. Как всюду пусто в Москве.
