«воскресение» #театральныевыходные
дни Александринского театра {того, что из Питера} в Москве, на сцене МХТ им. Чехова
«Воскресение» {по мотивам одноименного произведения Л. Н. Толстого} в постановке Никиты Кобелева {ныне художественного руководителя Александринского театра}.
Спектакль «по мотивам» — в инсценировке Никиты Кобелева и Дмитрия Богославского есть отсылки и к другим трудам классика, например, к «Крейцеровой сонате» и «Арзамасу», изменён текст.
Действие происходит в современности — Нехлюдов {Виктор Шуралёв} переоделся в модный по сегодняшним меркам костюм, из его речи исключили ярко характерные толстовской эпохе речевые обороты, а проблемы остались всё те же — уставший от жизни герой светской хроники ищет собственного спасения {воскресения} в спасении других.
Сегодняшнее общество, в особенности светское, такую проблематику хорошо узнаёт, и у многих она находит отклик — называется это «синдром спасателя» {термин, давно вышедший за рамки профессионального сообщества психологов и психиатров и ставший частью массового сознания}, а потому вопрос актуальности отпадает.
Катюша Маслова {Мария Лопатина} остаётся персонажем в этой сценической истории — как таковой героиней она не становится. Без неё сюжетно всё рухнет — Нехлюдову будет некого спасать, а значит ничего другого тоже не будет. И всё же она не толстовская Катюша, да и проблематика её героини сегодня не такая острая. Век героизации падших женщин в русской культуре, пожалуй, закончился. В ХХl столетии этим никого не удивишь — территории бунта нет, драма звучит либо слишком либо пошло, либо несостоятельно.
Катюша на протяжении всего спектакля предстает познавшей жизнь и людей барышней, проходящей свой путь. «Бунтарский» монолог Катерины в тюрьме — …да, проститутка, ибо все мужчины хотят одного, а она может удовлетворить или не удовлетворить такую потребность…, а потом раскрытие причин в финале первого действия — …работала там-приставали, ушла туда-приставали, влюбилась-предали, вот так к этому и пришла… — это сегодня вовсе не бунт, а погружение зрителя в предлагаемые обстоятельства. Драматично, зрелищно {сцена в финале первого действия очень красиво оформлена и простроена}, театрально, но не тот это бунт в наш век.
Бунтует здесь один лишь Нехлюдов. Он в начале осознаёт все свои грехи, а дальше решает исправить ошибки, исчезнув с модных вечеринок, отказавшись от случайных связей со светскими львицами, имущества и прочих радостей жизни — не может, ему надо спасать Катюшу, перед которой он так виноват.
Умершая мать Нехлюдова {Ольга Белинская} — его неизменный спутник в пути к воскрешению своей жизни — персонаж инфернальный. Призрак, оценивающий каждый сюжетный поворот, порой иронизирующий, противящийся бунтарству сына и всё же его принимающий в финальном монологе.
Она обращается к важному вопросу литературы и постановок текстов Толстого «Почему так, а не иначе?».
«Почему же это случилось так, а не иначе?» — записано в эпилоге «Войны и мира». «Почему всё так, а не как-нибудь иначе?», а затем ещё множество «Последних вопросов» {написанных Львом Рубинштейном} произносит героиня Крымовского «Серёжи» по мотивам «Анны Карениной».
В спектакле Никиты Кобелева финал — монолог матери Нехлюдова — «почему всё так, а не иначе…а иначе не могло быть». Она оставляет уставшего от жизни ребёнка спать, сыграв последний аккорд, превратившийся в гамму на художественно подсвеченном рояле.
Сценография {художник Нана Абдрашитова} — не просто оформление пространства в стиле современности. Декорации — образы, акценты — знаки.
Нехлюдов оказывается в двоемирии — двустороннем поезде, то и дело развернутым к залу то одной, то другой стороной, а зритель видит контраст в момент поворота.
На обороте светских посиделок и пустой болтовни — тюремная камера и истории заключенных, сквозь стену разговаривает праведник с блудницей.
Путь к воскрешению Нехлюдова не в том, чтобы Катюшу спасти, а в том, чтобы спасая увидеть то, что оставалось за рамками его яркой глянцевой жизни.
Увидеть, вместе со зрителем.
«Иначе быть не могло».
#спектакль #recommendation
