Почему умер адовень?
Вы можете помнить, как я когда-то давно сетовал, что во мне умирает рассказчик. А если такого не говорил вовсе, то тут уже грешок моей прихотливой памяти.
А что я из раза в раз рассказывал? Ничего. Лишь изливал себя или пересказывал другого. Я пытался по словечку выверить своё впечатление от события, чтобы передать его значимые тонкости. Значимые для меня. Но не для читателя.
Я прожжёный эгоист. Меня вдруг осенила мысль, что я о других мало забочусь. Я лишён даже стремления искренне понять другого, такое желание мне диктует разве что перфекционизм. Этот фатальный недостаток – не то воспитания, не то божественного замысла – рушит меня как рассказчика и даже как личность.
Я хочу нравиться, но мне бесконечно всё равно, нравлюсь ли я. Я тревожусь, если мне говорят что-то против меня, но мне откровенно наплевать, что обо мне сказали. Иначе говоря, я постоянно живу в предвосхищении радости или ужаса общения, но результат мне абсолютно безразличен. Это какая-то ошибка. Я не нашёл ей объяснения. И поэтому топчусь на месте.
Но зато этим объясняется широта спектра моих интересов. Предвосхищая, я знаю, что я, в силу ограниченности своего ума, ничто не способен освоить, поэтому мне хватает всего лишь попробовать, а затем бросить и забыть. Поэтому я знаю всё и ничего одновременно.
Я не встречал людей, которые были бы похожи на меня. Встреть я такого человека, я бы его возненавидел.
Я заглядываю внутрь себя и вижу лишь гиблое болото.
Если миллениум стал рубежом человеческого миросознания, я – лицо миллениума.
Однажды я исчезну. Ещё раньше, чем умру. В этом моя свобода.
И всё-таки я никак не могу избавиться от всех трупов, полнящих мой дом. Все они мне дороги. Даже неясный след нелепого начинания я храню. В этом моя несвобода.
Может, надо начать с конца? И выбросить сначала самый свежий труп?
Вот, собственно, все причины, почему адовень умер. Он никогда не воскреснет, пока я не научусь жить.
