Первый жүз
29.04.202518:08
Кандидату исторических наук Андрею Грозину без объяснения причин отказали во въезде в Казахстан
Грозин не смог пройти паспортный контроль в Астане 27 апреля и на следующий день вынужден был вернуться в Москву. В Казахстане он должен был участвовать в мероприятии, посвященном «инвентаризации проблем в российско-казахстанских отношениях», указано в сообщении. Также у Грозина было запланировано выступление на круглом столе на тему «Россия — Казахстан: динамика взаимодействия в сферах безопасности и гуманитарного сотрудничества».
Грозин не смог пройти паспортный контроль в Астане 27 апреля и на следующий день вынужден был вернуться в Москву. В Казахстане он должен был участвовать в мероприятии, посвященном «инвентаризации проблем в российско-казахстанских отношениях», указано в сообщении. Также у Грозина было запланировано выступление на круглом столе на тему «Россия — Казахстан: динамика взаимодействия в сферах безопасности и гуманитарного сотрудничества».
25.04.202506:47
Север Казахстана всегда казался Москве удобной прелюдией для "заботы". Местные русскоязычные — как бы потенциальные объекты защиты. А защита, как известно, в российской практике может начинаться с вежливого референдума и заканчиваться танковым броском.
Казахстан делает вид, что это не про него. Но, судя по новому закону, он готовится именно к такому сценарию. Вежливо, без паники, но с пониманием, что "своих не бросают" может быть лозунгом не гуманизма, а интервенции. И никто не хочет, чтобы Петропавловск повторил судьбу Донецка — в медийной оболочке "восставшего народа", а на деле — геополитической операции.
Недоверие — новое политическое топливо в Центральной Азии, господа. Оно не требует митингов. Оно не кричит. Оно проявляется в законах, в распределении войск, в учебниках, в языке. Казахстан просто делает вид, что ничего не происходит. Но на всякий случай — выстраивает линии обороны. И моральной, и военной.
Россия потеряла не влияние — она потеряла кредит доверия. И теперь каждая страна постсоветского пространства на него откликается по-своему. Казахстан — не самый шумный, но, возможно, самый последовательный из них. И как показывает практика последних лет, тишина — это первый признак серьёзных перемен.
Казахстан делает вид, что это не про него. Но, судя по новому закону, он готовится именно к такому сценарию. Вежливо, без паники, но с пониманием, что "своих не бросают" может быть лозунгом не гуманизма, а интервенции. И никто не хочет, чтобы Петропавловск повторил судьбу Донецка — в медийной оболочке "восставшего народа", а на деле — геополитической операции.
Недоверие — новое политическое топливо в Центральной Азии, господа. Оно не требует митингов. Оно не кричит. Оно проявляется в законах, в распределении войск, в учебниках, в языке. Казахстан просто делает вид, что ничего не происходит. Но на всякий случай — выстраивает линии обороны. И моральной, и военной.
Россия потеряла не влияние — она потеряла кредит доверия. И теперь каждая страна постсоветского пространства на него откликается по-своему. Казахстан — не самый шумный, но, возможно, самый последовательный из них. И как показывает практика последних лет, тишина — это первый признак серьёзных перемен.
22.04.202516:48
Москва возвращается в Центральную Азию? Сценарий есть. Вопрос — кто его написал
Мишустин встречается с Бектеновым, Лавров зачитывает Устав ООН, «Росатом» примеряется к казахстанской АЭС, а российские миллиарды активно накачивают экономику соседа. Всё это, конечно, выглядит как «братская забота». Но в Центральной Азии, как и в хорошей шахматной партии, важны не только фигуры, но и позиции.
Попробуем разобраться: готова ли Россия реально вернуть себе геополитические позиции в Центральной Азии — через Казахстан? И если да, то какова цена вопроса?
Империя наносит ответный визит
Контекст ясен: Европа и Китай давно не стесняются в желаниях — они инвестируют, предлагают инфраструктурные мегапроекты и активно заигрывают с Астаной. ЕС выкатывает 10 миллиардов евро на Транскаспийский маршрут, Пекин строит Логистический шелковый путь 2.0. А Москва… Москва проснулась. И приносит в Астану чемодан с четырьмя миллиардными аргументами.
Цель? Прозаична: сохранить хотя бы остатки своего влияния в регионе, который еще недавно считался безоговорочной зоной «исторического присутствия».
Но проблема в том, что Казахстан — уже не бэк-офис постсоветской интеграции. Он — стартап с глобальными амбициями. И разговаривать с ним как с «младшим братом» в 2025 — это примерно как предлагать кнопочный Nokia на совещании стартаперов из Кремниевой долины.
АЭС как мягкая сила? Возможно. Но мягкая — не значит бескорыстная
«Росатом» — это действительно сильная заявка. Не просто потому что умеют строить реакторы. А потому что могут поставить весь ядерный цикл: от урана до утилизации. Это уже не просто коммерция — это инфраструктура зависимости. Причём на десятилетия. В энергетике такие браки почти нерушимы.
Но вот вопрос: готов ли Казахстан заключать такой союз, когда параллельно за руку его ведут Франция и Корея, а в правительстве не все мечтают о вечной дружбе с севером?
Российские технологии — да, конкурентны. Но и политический привкус у них слишком явный. Особенно когда параллельно Лавров объясняет, как правильно трактовать Устав ООН. Это уже не «мягкая сила», это — вежливое напоминание, кто тут ещё недавно был «метрополией».
Капитал с оговорками
$4 млрд инвестиций из России — это красиво. Но как говорится, всегда читайте сноски. Эти деньги приходят не просто «от партнёра». Они приходят из страны под санкциями, с нестабильной валютой и непредсказуемой внешнеполитической линией.
Казахстану они выгодны — пока не возникнет ситуация, где геополитическая цена этих вложений окажется выше экономической выгоды. Например, когда Брюссель или Вашингтон начнут задавать неудобные вопросы: «Вы с кем — с нами или с ребятами, у которых танк за забором?»
А что произойдет, если в какой-то момент Астана решит, что пора «свернуть» российские проекты или хотя бы переориентировать политику? Будут ли эти миллиарды работать как якорь — или как груз?
На распутье, но уже с картой
Казахстан — уже не объект в чужих сценариях. Он пишет свой. В Каспии, например, Астана методично разыгрывает комбинацию: совместный проект с «Лукойлом» → выход на переработку в Болгарии → поставки на европейский рынок под «чистым» флагом. Умно. Гибко. И, главное, — без фанфар.
Это не значит, что Казахстан «разрывает с Россией». Это значит, что он играет в многовекторность по-взрослому. Считается с Москвой, но и с Вашингтоном умеет говорить. Покупает технологии у «Росатома», но параллельно изучает французские.
И когда Лавров говорит, что надо «полноценно» соблюдать Устав ООН — в Астане, скорее всего, улыбаются вежливо. Потому что хорошо знают: в этой игре побеждает тот, кто не просто слушает, но и делает выводы.
А выводы следующие. РФ действительно может усилить своё влияние в Казахстане — через энергетику, логистику, «Росатом» и миллиарды инвестиций. Но это не 2005.
Сегодня Астана может взять деньги — и сохранить дистанцию. Подписать соглашение — и не сдать суверенитет. Поддерживать партнёрство — но не вступать в вассалитет.
Так что, да, Москва возвращается в регион. Но делает это на новых условиях. Где «старший брат» — это теперь просто одна из сторон переговоров. Не более. И не менее
Мишустин встречается с Бектеновым, Лавров зачитывает Устав ООН, «Росатом» примеряется к казахстанской АЭС, а российские миллиарды активно накачивают экономику соседа. Всё это, конечно, выглядит как «братская забота». Но в Центральной Азии, как и в хорошей шахматной партии, важны не только фигуры, но и позиции.
Попробуем разобраться: готова ли Россия реально вернуть себе геополитические позиции в Центральной Азии — через Казахстан? И если да, то какова цена вопроса?
Империя наносит ответный визит
Контекст ясен: Европа и Китай давно не стесняются в желаниях — они инвестируют, предлагают инфраструктурные мегапроекты и активно заигрывают с Астаной. ЕС выкатывает 10 миллиардов евро на Транскаспийский маршрут, Пекин строит Логистический шелковый путь 2.0. А Москва… Москва проснулась. И приносит в Астану чемодан с четырьмя миллиардными аргументами.
Цель? Прозаична: сохранить хотя бы остатки своего влияния в регионе, который еще недавно считался безоговорочной зоной «исторического присутствия».
Но проблема в том, что Казахстан — уже не бэк-офис постсоветской интеграции. Он — стартап с глобальными амбициями. И разговаривать с ним как с «младшим братом» в 2025 — это примерно как предлагать кнопочный Nokia на совещании стартаперов из Кремниевой долины.
АЭС как мягкая сила? Возможно. Но мягкая — не значит бескорыстная
«Росатом» — это действительно сильная заявка. Не просто потому что умеют строить реакторы. А потому что могут поставить весь ядерный цикл: от урана до утилизации. Это уже не просто коммерция — это инфраструктура зависимости. Причём на десятилетия. В энергетике такие браки почти нерушимы.
Но вот вопрос: готов ли Казахстан заключать такой союз, когда параллельно за руку его ведут Франция и Корея, а в правительстве не все мечтают о вечной дружбе с севером?
Российские технологии — да, конкурентны. Но и политический привкус у них слишком явный. Особенно когда параллельно Лавров объясняет, как правильно трактовать Устав ООН. Это уже не «мягкая сила», это — вежливое напоминание, кто тут ещё недавно был «метрополией».
Капитал с оговорками
$4 млрд инвестиций из России — это красиво. Но как говорится, всегда читайте сноски. Эти деньги приходят не просто «от партнёра». Они приходят из страны под санкциями, с нестабильной валютой и непредсказуемой внешнеполитической линией.
Казахстану они выгодны — пока не возникнет ситуация, где геополитическая цена этих вложений окажется выше экономической выгоды. Например, когда Брюссель или Вашингтон начнут задавать неудобные вопросы: «Вы с кем — с нами или с ребятами, у которых танк за забором?»
А что произойдет, если в какой-то момент Астана решит, что пора «свернуть» российские проекты или хотя бы переориентировать политику? Будут ли эти миллиарды работать как якорь — или как груз?
На распутье, но уже с картой
Казахстан — уже не объект в чужих сценариях. Он пишет свой. В Каспии, например, Астана методично разыгрывает комбинацию: совместный проект с «Лукойлом» → выход на переработку в Болгарии → поставки на европейский рынок под «чистым» флагом. Умно. Гибко. И, главное, — без фанфар.
Это не значит, что Казахстан «разрывает с Россией». Это значит, что он играет в многовекторность по-взрослому. Считается с Москвой, но и с Вашингтоном умеет говорить. Покупает технологии у «Росатома», но параллельно изучает французские.
И когда Лавров говорит, что надо «полноценно» соблюдать Устав ООН — в Астане, скорее всего, улыбаются вежливо. Потому что хорошо знают: в этой игре побеждает тот, кто не просто слушает, но и делает выводы.
А выводы следующие. РФ действительно может усилить своё влияние в Казахстане — через энергетику, логистику, «Росатом» и миллиарды инвестиций. Но это не 2005.
Сегодня Астана может взять деньги — и сохранить дистанцию. Подписать соглашение — и не сдать суверенитет. Поддерживать партнёрство — но не вступать в вассалитет.
Так что, да, Москва возвращается в регион. Но делает это на новых условиях. Где «старший брат» — это теперь просто одна из сторон переговоров. Не более. И не менее
18.04.202516:09
Три дня до Пасхи — и тишина
Когда в политике говорят «последний шанс», почти всегда это означает начало нового этапа игры. Или, если угодно, смену декораций. США, судя по заявлениям госсекретаря Марко Рубио, сделали последний пас России — и теперь ждут ответ. До Пасхи. С намеком, что Иисус воскрес — может, и дипломатия еще оживет?
Но если отбросить метафоры и перейти к сухому остатку, то картина вырисовывается тревожная и для Киева, и для Москвы. Вашингтон устал. Устал от бесконечной украинской повестки, от нестыковок в переговорных группах, от европейских шатаний и — будем честны — от отсутствия четкого ответа из Кремля, что именно он готов считать "миром с гарантиями".
Американский ультиматум как симптом
«Если невозможно положить конец войне — это не наша война», — сказал Рубио. И этой фразой он, по сути, подвел черту под годами попыток США стать арбитром между Россией и Украиной. Не потому, что не хотят мира — просто больше не видят смысла биться лбом в закрытую дверь. А еще потому, что внимание Трампа — ресурс скоропортящийся. Его хватает ненадолго, особенно если речь не идет о Китае.
Москва, в свою очередь, играет в долгую. Ее стратегия — дожидаться, когда Запад устанет настолько, что начнет предлагать «мир на условиях здравого смысла» — читай: с учетом геополитических реалий. Пока США еще не сдали Украину, но линия, обозначенная в Париже, — это уже эскиз будущего компромисса, где Киев, похоже, будет вынужден уступить больше, чем готов сейчас признать.
Мир в обмен на ресурсы и обещания
Подписание меморандума между США и Украиной по редкоземельным ресурсам — это и экономический сигнал, и политический жест. Вашингтон как бы говорит: «Мы инвестируем, но нам нужен результат. И желательно — устойчивый». Фонд реконструкции, сделки по минералам, планы по безопасности — все это хорошо, но без мира это только красивая витрина. А если честно — это еще и способ завуалированной передачи ответственности за "украинский кейс" в руки Европы.
Москва между тишиной и шансом
Российская реакция на американский ультиматум пока укладывается в традиционную формулу: «готовы обсуждать». Но время на эту формулу — до Пасхи. Дальше начнутся новые санкционные волны, пошлины, возможно, и политическое дистанцирование от диалога вообще. Пока у Путина есть возможность выйти из игры красиво — с мировым соглашением, с отменой части санкций, с сохранением контроля над ключевыми территориями. Но эта дверь не будет открыта вечно.
Скорее всего, 26 апреля мирное соглашение не будет подписано. Не потому, что его никто не хочет. А потому, что никто не готов взять на себя ответственность за компромисс, который будет воспринят как капитуляция. Но и статус-кво уже не устраивает никого. Даже Китай начинает морщиться от затянувшейся «украинской занозы».
Америка отходит. Европа теряет уверенность. Украина в подвешенном состоянии. Россия — на развилке между усилением давления и попыткой договориться. И главное: пасхальное перемирие, предложенное Трампом, может стать последним шансом хотя бы заморозить конфликт. Или первым днем новой, гораздо менее дипломатичной фазы.
Как говорится, воскресение бывает раз в году. А вот второе пришествие здравого смысла — реже.
Когда в политике говорят «последний шанс», почти всегда это означает начало нового этапа игры. Или, если угодно, смену декораций. США, судя по заявлениям госсекретаря Марко Рубио, сделали последний пас России — и теперь ждут ответ. До Пасхи. С намеком, что Иисус воскрес — может, и дипломатия еще оживет?
Но если отбросить метафоры и перейти к сухому остатку, то картина вырисовывается тревожная и для Киева, и для Москвы. Вашингтон устал. Устал от бесконечной украинской повестки, от нестыковок в переговорных группах, от европейских шатаний и — будем честны — от отсутствия четкого ответа из Кремля, что именно он готов считать "миром с гарантиями".
Американский ультиматум как симптом
«Если невозможно положить конец войне — это не наша война», — сказал Рубио. И этой фразой он, по сути, подвел черту под годами попыток США стать арбитром между Россией и Украиной. Не потому, что не хотят мира — просто больше не видят смысла биться лбом в закрытую дверь. А еще потому, что внимание Трампа — ресурс скоропортящийся. Его хватает ненадолго, особенно если речь не идет о Китае.
Москва, в свою очередь, играет в долгую. Ее стратегия — дожидаться, когда Запад устанет настолько, что начнет предлагать «мир на условиях здравого смысла» — читай: с учетом геополитических реалий. Пока США еще не сдали Украину, но линия, обозначенная в Париже, — это уже эскиз будущего компромисса, где Киев, похоже, будет вынужден уступить больше, чем готов сейчас признать.
Мир в обмен на ресурсы и обещания
Подписание меморандума между США и Украиной по редкоземельным ресурсам — это и экономический сигнал, и политический жест. Вашингтон как бы говорит: «Мы инвестируем, но нам нужен результат. И желательно — устойчивый». Фонд реконструкции, сделки по минералам, планы по безопасности — все это хорошо, но без мира это только красивая витрина. А если честно — это еще и способ завуалированной передачи ответственности за "украинский кейс" в руки Европы.
Москва между тишиной и шансом
Российская реакция на американский ультиматум пока укладывается в традиционную формулу: «готовы обсуждать». Но время на эту формулу — до Пасхи. Дальше начнутся новые санкционные волны, пошлины, возможно, и политическое дистанцирование от диалога вообще. Пока у Путина есть возможность выйти из игры красиво — с мировым соглашением, с отменой части санкций, с сохранением контроля над ключевыми территориями. Но эта дверь не будет открыта вечно.
Скорее всего, 26 апреля мирное соглашение не будет подписано. Не потому, что его никто не хочет. А потому, что никто не готов взять на себя ответственность за компромисс, который будет воспринят как капитуляция. Но и статус-кво уже не устраивает никого. Даже Китай начинает морщиться от затянувшейся «украинской занозы».
Америка отходит. Европа теряет уверенность. Украина в подвешенном состоянии. Россия — на развилке между усилением давления и попыткой договориться. И главное: пасхальное перемирие, предложенное Трампом, может стать последним шансом хотя бы заморозить конфликт. Или первым днем новой, гораздо менее дипломатичной фазы.
Как говорится, воскресение бывает раз в году. А вот второе пришествие здравого смысла — реже.
15.04.202515:44
На пилоне между прошлым и будущим
Чемпионка по pole sport Бакыт Кадырова станцевала на пилоне в национальном костюме, из-за чего в Интернете поднялась буря — одни кричат о святотатстве, другие аплодируют смелости. Смотрим на всё это и думаем: а что мы на самом деле защищаем — традиции или стереотипы?
На Кадырову ополчились депутаты, комментаторы, люди, которым, кажется, и Wi-Fi подключили исключительно для того, чтобы быть вечно возмущёнными. Аргументы классические: «оскорбление культуры», «невежество», «издевательство». Вот только возникает вопрос: с чего мы решили, что культура — это музей с пыльными экспонатами, а не живой организм, который развивается?
Кадырова — не случайная героиня телешоу, она — чемпионка страны. Тренируется каждый день, представляет Казахстан на международных соревнованиях. И, как ни парадоксально, именно её костюм вызвал бурю. Не приёмы, не спорт, не техника — а ткань. Как будто отрез национального узора автоматически превращает любую деятельность в государственный акт.
Давайте на минутку сделаем шаг в сторону. Национальная одежда — символ идентичности. Но ведь и человек, который её носит, — тоже часть этой идентичности. Кадырова, выбирая танец на пилоне как форму выражения, говорит: я не стесняюсь быть казашкой в современном спорте. Она не отрывает культуру от жизни, она наоборот — вживляет традицию в контекст XXI века. Где уже не стоит вопрос "что такое женственность", а стоит вопрос "как быть собой и не бояться".
Культура — это не о заморозке. Это про тепло. Про то, что греет, двигает, вдохновляет. И если национальный костюм может появиться на сцене pole dance — это не падение, а, возможно, новый подъём.
Может, стоит не кричать "позор", а задуматься: почему нас пугает, когда традиции оживают в новых формах?
P.S. За культуру обидно? Так давайте растить её, а не запирать в сундуке. Потому что культура, в отличие от архивов, живёт только тогда, когда дышит.
Чемпионка по pole sport Бакыт Кадырова станцевала на пилоне в национальном костюме, из-за чего в Интернете поднялась буря — одни кричат о святотатстве, другие аплодируют смелости. Смотрим на всё это и думаем: а что мы на самом деле защищаем — традиции или стереотипы?
На Кадырову ополчились депутаты, комментаторы, люди, которым, кажется, и Wi-Fi подключили исключительно для того, чтобы быть вечно возмущёнными. Аргументы классические: «оскорбление культуры», «невежество», «издевательство». Вот только возникает вопрос: с чего мы решили, что культура — это музей с пыльными экспонатами, а не живой организм, который развивается?
Кадырова — не случайная героиня телешоу, она — чемпионка страны. Тренируется каждый день, представляет Казахстан на международных соревнованиях. И, как ни парадоксально, именно её костюм вызвал бурю. Не приёмы, не спорт, не техника — а ткань. Как будто отрез национального узора автоматически превращает любую деятельность в государственный акт.
Давайте на минутку сделаем шаг в сторону. Национальная одежда — символ идентичности. Но ведь и человек, который её носит, — тоже часть этой идентичности. Кадырова, выбирая танец на пилоне как форму выражения, говорит: я не стесняюсь быть казашкой в современном спорте. Она не отрывает культуру от жизни, она наоборот — вживляет традицию в контекст XXI века. Где уже не стоит вопрос "что такое женственность", а стоит вопрос "как быть собой и не бояться".
Культура — это не о заморозке. Это про тепло. Про то, что греет, двигает, вдохновляет. И если национальный костюм может появиться на сцене pole dance — это не падение, а, возможно, новый подъём.
Может, стоит не кричать "позор", а задуматься: почему нас пугает, когда традиции оживают в новых формах?
P.S. За культуру обидно? Так давайте растить её, а не запирать в сундуке. Потому что культура, в отличие от архивов, живёт только тогда, когда дышит.
09.04.202519:19
Сергей Лавров прибыл в Алматы
Ожидается, что 11 апреля он примет участие в заседании СМИД СНГ и проведет отдельную встречу с главами внешнеполитических ведомств стран Центральной Азии.
Ожидается, что 11 апреля он примет участие в заседании СМИД СНГ и проведет отдельную встречу с главами внешнеполитических ведомств стран Центральной Азии.
28.04.202510:07
Сотрудницу Русского дома в Кыргызстане перевели под домашний арест
Наталье Секериной, сотруднице Русского дома в Бишкеке, обвиняемой в соучастии в вербовке наемников, изменили меру пресечения с содержания под стражей на домашний арест. Решение принял Первомайский районный суд Бишкека по ходатайству следствия.
Предприниматель Владимир Сиротенко (в материалах суда фигурирует только с инициалами С.В.Т.) также переведен под домашний арест, сообщают местные СМИ. Два других подозреваемых по-прежнему содержатся в СИЗО
Наталье Секериной, сотруднице Русского дома в Бишкеке, обвиняемой в соучастии в вербовке наемников, изменили меру пресечения с содержания под стражей на домашний арест. Решение принял Первомайский районный суд Бишкека по ходатайству следствия.
Предприниматель Владимир Сиротенко (в материалах суда фигурирует только с инициалами С.В.Т.) также переведен под домашний арест, сообщают местные СМИ. Два других подозреваемых по-прежнему содержатся в СИЗО
24.04.202516:25
Казахский язык как броня
Вот что интересно: когда президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев говорит о языке — он на самом деле говорит не только о языке. Он говорит о государстве. О границах. О праве. О том, что Казахстан больше не мальчик для битья. И делает это с таким спокойствием, что дрожь пробегает не от громкости, а от тишины. Мягкий голос — жесткая позиция.
В переводе с дипломатического — это прямая, хоть и обтекаемая формула: «Господа внешние стратеги, не путайте наши внутренние процессы с вашими внешними интересами». И здесь не важно, на кого намекает Токаев. Важно, что он больше не намекает — он предупреждает.
Параллельно — статистика: 80% выпускников школ сдают тестирование на казахском, 70% первоклассников начинают обучение на нем же. Это и есть стратегическая оборона. Без шевронов и учений. Без окопов. Просто молча, в тетрадях и учебниках, Казахстан говорит: «Мы — мы».
И тут же — второй акт пьесы. Закон «О территориальной обороне». И снова — «не направлен против России». Да, конечно. Как сказал бы один знакомый лис, «не направлен против», но и не направлен мимо». Просто Казахстан укрепляет «внутреннюю безопасность». А где сосредоточены силы? У северных границ. Просто так. Совпадение.
Казахстан, без истерик и хлопков по столу, выкладывает карты на стол:
— У нас свой язык.
— У нас свои интересы.
— У нас свое государство.
И если кто-то попытается снова сыграть в «мы один народ» или «пора защищать русскоязычных» — он получит не аплодисменты, а закон. С печатью. И без иллюзий.
Мир меняется. Союзники теперь говорят с тобой не потому, что боятся, а потому что выбирают. Казахстан выбрал — быть собой. Вежливо. Но окончательно.
И вот это — по-настоящему стратегическая оборона.
Вот что интересно: когда президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев говорит о языке — он на самом деле говорит не только о языке. Он говорит о государстве. О границах. О праве. О том, что Казахстан больше не мальчик для битья. И делает это с таким спокойствием, что дрожь пробегает не от громкости, а от тишины. Мягкий голос — жесткая позиция.
«Никто не вправе навязывать, на каком языке говорить», — заявил Токаев.
И добавил — кто попытается, будет наказан. Включая тех, кто действует из-за рубежа. Ну вы понимаете, да?
В переводе с дипломатического — это прямая, хоть и обтекаемая формула: «Господа внешние стратеги, не путайте наши внутренние процессы с вашими внешними интересами». И здесь не важно, на кого намекает Токаев. Важно, что он больше не намекает — он предупреждает.
Параллельно — статистика: 80% выпускников школ сдают тестирование на казахском, 70% первоклассников начинают обучение на нем же. Это и есть стратегическая оборона. Без шевронов и учений. Без окопов. Просто молча, в тетрадях и учебниках, Казахстан говорит: «Мы — мы».
И тут же — второй акт пьесы. Закон «О территориальной обороне». И снова — «не направлен против России». Да, конечно. Как сказал бы один знакомый лис, «не направлен против», но и не направлен мимо». Просто Казахстан укрепляет «внутреннюю безопасность». А где сосредоточены силы? У северных границ. Просто так. Совпадение.
«Россия — стратегический партнер».
Ага. Только этот стратегический партнер теперь похож на такого друга, который зарежет тебя не в спину — в лицо. С предупреждением. С уважением.
Казахстан, без истерик и хлопков по столу, выкладывает карты на стол:
— У нас свой язык.
— У нас свои интересы.
— У нас свое государство.
И если кто-то попытается снова сыграть в «мы один народ» или «пора защищать русскоязычных» — он получит не аплодисменты, а закон. С печатью. И без иллюзий.
Мир меняется. Союзники теперь говорят с тобой не потому, что боятся, а потому что выбирают. Казахстан выбрал — быть собой. Вежливо. Но окончательно.
И вот это — по-настоящему стратегическая оборона.
21.04.202516:09
Правовой "пар": Москва дала отсрочку мигрантам из Кыргызстана — но что стоит за этим жестом?
Казалось бы, формальность: Россия согласилась до 10 сентября 2025 года не трогать мигрантов из Кыргызстана, нарушивших миграционный режим. МИД Кыргызстана добился этой «передышки» после череды задержаний и депортаций. Но за этой отсрочкой — не просто дипломатический реверанс, а симптом куда более масштабного процесса, с которым всё чаще сталкиваются и казахстанцы в России.
Формулировка сухая: «предоставлена возможность урегулировать правовое положение». Реальность — куда влажнее, жарче и душнее, как в той самой бане, где московские силовики устроили «профилактику» с элементами унижения. Несколько десятков граждан Кыргызстана были задержаны под выкрики и в чёрных перчатках. Никакой обвинительный акт не прозвучал, зато прозвучал посыл — вы чужие.
Что делает этот эпизод не частной трагедией, а системной историей, — это контекст. В России растёт спрос на «русскость» как на критерий лояльности. Депутаты предлагают фильтры «без мигрантов» в такси. Церковь — выражает озабоченность тем, что мигранты недостаточно интегрированы. Государство — вводит пост уполномоченного по делам мигрантов, словно речь идёт о природной аномалии, требующей регулирования.
На фоне этого резонансная проверка «Бодрости» и последующее заявление о «легализации до сентября» выглядят как попытка управлять не миграцией, а её восприятием. Чтобы не возмущались ни в Бишкеке, ни в Алматы. Чтобы всё шло по сценарию — немного ужаса, немного дипломатии, и никакого системного анализа.
Но мы, в Казахстане, этот сценарий знаем. Мы помним, как тон меняется — от «дружбы народов» к «наведению порядка». Как шаг за шагом размывается грань между правопорядком и этнической сегрегацией. Как сначала появляются фильтры в приложениях, а потом — в головах.
Вопрос, который сейчас должен задать себе каждый: можно ли быть законопослушным, платящим налоги мигрантом и при этом не быть объектом подозрения в «чужеродности»? Россия уверяет, что да. Но её практика говорит иначе.
Для Казахстана это не только повод поддержать кыргызских соседей. Это ещё и зеркало: если Москва сегодня начинает с «Бодрости» — где завтра окажутся наши соотечественники, работающие, живущие, строящие свою жизнь в России?
Отсрочка до сентября — это не решение. Это — тест. На то, способен ли регион выстроить не только торговый союз, но и этическую солидарность. На то, умеем ли мы отличать «миграционную политику» от культурной чистки. И, главное, на то, готовы ли мы реагировать не только тогда, когда гонят наших.
Потому что ультрафиолет правды, как и пар в бане, неприятен — но он необходим, чтобы не задохнуться.
Казалось бы, формальность: Россия согласилась до 10 сентября 2025 года не трогать мигрантов из Кыргызстана, нарушивших миграционный режим. МИД Кыргызстана добился этой «передышки» после череды задержаний и депортаций. Но за этой отсрочкой — не просто дипломатический реверанс, а симптом куда более масштабного процесса, с которым всё чаще сталкиваются и казахстанцы в России.
Формулировка сухая: «предоставлена возможность урегулировать правовое положение». Реальность — куда влажнее, жарче и душнее, как в той самой бане, где московские силовики устроили «профилактику» с элементами унижения. Несколько десятков граждан Кыргызстана были задержаны под выкрики и в чёрных перчатках. Никакой обвинительный акт не прозвучал, зато прозвучал посыл — вы чужие.
Что делает этот эпизод не частной трагедией, а системной историей, — это контекст. В России растёт спрос на «русскость» как на критерий лояльности. Депутаты предлагают фильтры «без мигрантов» в такси. Церковь — выражает озабоченность тем, что мигранты недостаточно интегрированы. Государство — вводит пост уполномоченного по делам мигрантов, словно речь идёт о природной аномалии, требующей регулирования.
На фоне этого резонансная проверка «Бодрости» и последующее заявление о «легализации до сентября» выглядят как попытка управлять не миграцией, а её восприятием. Чтобы не возмущались ни в Бишкеке, ни в Алматы. Чтобы всё шло по сценарию — немного ужаса, немного дипломатии, и никакого системного анализа.
Но мы, в Казахстане, этот сценарий знаем. Мы помним, как тон меняется — от «дружбы народов» к «наведению порядка». Как шаг за шагом размывается грань между правопорядком и этнической сегрегацией. Как сначала появляются фильтры в приложениях, а потом — в головах.
Вопрос, который сейчас должен задать себе каждый: можно ли быть законопослушным, платящим налоги мигрантом и при этом не быть объектом подозрения в «чужеродности»? Россия уверяет, что да. Но её практика говорит иначе.
Для Казахстана это не только повод поддержать кыргызских соседей. Это ещё и зеркало: если Москва сегодня начинает с «Бодрости» — где завтра окажутся наши соотечественники, работающие, живущие, строящие свою жизнь в России?
Отсрочка до сентября — это не решение. Это — тест. На то, способен ли регион выстроить не только торговый союз, но и этическую солидарность. На то, умеем ли мы отличать «миграционную политику» от культурной чистки. И, главное, на то, готовы ли мы реагировать не только тогда, когда гонят наших.
Потому что ультрафиолет правды, как и пар в бане, неприятен — но он необходим, чтобы не задохнуться.
17.04.202517:18
Турецкие мечты в степях Казахстана: уместны ли имперские амбиции в эпоху нейросетей?
В Центральной Азии снова разложили шахматную доску — и Турция делает красивый, но слишком театральный ход. Через культурную экспансию, через TURKSOY, через масштабные символические жесты в духе «мы — тюркский мир», Анкара снова напоминает о себе. Актау, новая культурная столица тюркского мира на 2025 год, выглядит как еще одна попытка превратить культурный софт в геополитический хард.
Но время султанатов — не только прошло, оно плохо конвертируется в TikTok, ChatGPT и европейские инвестпроекты.
Султан Раев, генсек TURKSOY, дружелюбно жмет руку новому киргизскому министру культуры, и они договариваются о фестивалях, институтах и цифровых архивах тюркской памяти. Но все это больше похоже на любительский римейк идеологического Голливуда, чем на реальный сдвиг баланса в регионе. Пока в турецких новостях с придыханием обсуждают культурные триумфы в Кыргызстане, Казахстан, похоже, выбрал другую траекторию. Рациональную. Европейскую. А главное — цифровую.
Токаев в этом смысле удивительно современен — для постсоветского лидера. Он предлагает не мифологию, а стратегию. Не героический эпос, а культурный экспорт. «Институт Абая» как ответ Конфуцию, Гёте и Сервантесу — это не просто амбициозный проект, это попытка встроить страну в систему глобального смысла, где на первом месте — идентичность, узнаваемость и контроль над собственным образом в нейросетях.
Да, Казахстан по-прежнему балансирует — между Россией, Китаем, Турцией, США. Но он делает это с гораздо более тонким инструментарием, чем дешевые мечты об общем происхождении и «братстве народов». В XXI веке быть тюрком — не профессия. А вот быть поставщиком стабильности, логистики, данных и культуры — вполне себе стратегия.
Тем более что геополитическая проверка пришла быстро. Саммит ЕС – Центральная Азия вывернул на свет простую вещь: когда речь зашла о Северном Кипре, все пять стран региона — включая тех, кто годами позировал в обнимку с турецкими министрами — просто и холодно поддержали позицию ООН. Без намеков. Без «но». Без «давайте разберемся». И это был не демарш, а предел. Тот самый, о который Турция снова споткнулась: культурную мягкую силу можно экспортировать, а вот империю — больше нельзя.
Здесь стоит сделать паузу. Потому что в отличие от Турции, Казахстан не хочет быть лидером региона. Он хочет быть брендом. Это важная разница. Турки — это амбиции. Казахстан — это идентичность.
А ещё — инвестиции. 10 триллионов тенге в реальный сектор — это не просто цифры. Это идеологическая платформа. Научные кластеры, агротех, логистика, технологии. В это органично встраивается и культурная экспансия: язык, архив, история без обид и мифов. Казахстан не торгует символами — он их проектирует, кодирует и экспортирует.
И в этом смысле — очень постмодерновом — Турция и Россия оказываются по одну сторону баррикады. Обе хотят быть центрами. Обе эксплуатируют прошлое. И обе играют в нарративы, не успев обновить прошивку. Казахстан же, если не свалится в соблазн патриотического фастфуда, имеет шанс сделать ровно то, что сегодня становится редкостью: быть нормальной, развивающейся страной со своим лицом.
В мире, где даже карты генерируют нейросети, культурная идентичность — это уже не фольклор, а инфраструктура. И Токаев, похоже, это понимает.
В Центральной Азии снова разложили шахматную доску — и Турция делает красивый, но слишком театральный ход. Через культурную экспансию, через TURKSOY, через масштабные символические жесты в духе «мы — тюркский мир», Анкара снова напоминает о себе. Актау, новая культурная столица тюркского мира на 2025 год, выглядит как еще одна попытка превратить культурный софт в геополитический хард.
Но время султанатов — не только прошло, оно плохо конвертируется в TikTok, ChatGPT и европейские инвестпроекты.
Султан Раев, генсек TURKSOY, дружелюбно жмет руку новому киргизскому министру культуры, и они договариваются о фестивалях, институтах и цифровых архивах тюркской памяти. Но все это больше похоже на любительский римейк идеологического Голливуда, чем на реальный сдвиг баланса в регионе. Пока в турецких новостях с придыханием обсуждают культурные триумфы в Кыргызстане, Казахстан, похоже, выбрал другую траекторию. Рациональную. Европейскую. А главное — цифровую.
Токаев в этом смысле удивительно современен — для постсоветского лидера. Он предлагает не мифологию, а стратегию. Не героический эпос, а культурный экспорт. «Институт Абая» как ответ Конфуцию, Гёте и Сервантесу — это не просто амбициозный проект, это попытка встроить страну в систему глобального смысла, где на первом месте — идентичность, узнаваемость и контроль над собственным образом в нейросетях.
Да, Казахстан по-прежнему балансирует — между Россией, Китаем, Турцией, США. Но он делает это с гораздо более тонким инструментарием, чем дешевые мечты об общем происхождении и «братстве народов». В XXI веке быть тюрком — не профессия. А вот быть поставщиком стабильности, логистики, данных и культуры — вполне себе стратегия.
Тем более что геополитическая проверка пришла быстро. Саммит ЕС – Центральная Азия вывернул на свет простую вещь: когда речь зашла о Северном Кипре, все пять стран региона — включая тех, кто годами позировал в обнимку с турецкими министрами — просто и холодно поддержали позицию ООН. Без намеков. Без «но». Без «давайте разберемся». И это был не демарш, а предел. Тот самый, о который Турция снова споткнулась: культурную мягкую силу можно экспортировать, а вот империю — больше нельзя.
Здесь стоит сделать паузу. Потому что в отличие от Турции, Казахстан не хочет быть лидером региона. Он хочет быть брендом. Это важная разница. Турки — это амбиции. Казахстан — это идентичность.
А ещё — инвестиции. 10 триллионов тенге в реальный сектор — это не просто цифры. Это идеологическая платформа. Научные кластеры, агротех, логистика, технологии. В это органично встраивается и культурная экспансия: язык, архив, история без обид и мифов. Казахстан не торгует символами — он их проектирует, кодирует и экспортирует.
И в этом смысле — очень постмодерновом — Турция и Россия оказываются по одну сторону баррикады. Обе хотят быть центрами. Обе эксплуатируют прошлое. И обе играют в нарративы, не успев обновить прошивку. Казахстан же, если не свалится в соблазн патриотического фастфуда, имеет шанс сделать ровно то, что сегодня становится редкостью: быть нормальной, развивающейся страной со своим лицом.
В мире, где даже карты генерируют нейросети, культурная идентичность — это уже не фольклор, а инфраструктура. И Токаев, похоже, это понимает.
15.04.202510:41
Что хотел сказать Лавров — и что мы должны услышать
Когда глава МИД России Сергей Лавров говорит, что он «объяснил казахстанским друзьям» суть Устава ООН — это звучит не как ремарка дипломата, а как вежливая угроза соседа, у которого за забором танк на приколе. Формально — всё в рамках международного права. Фактически — политическая риторика, пропитанная духом постимперского раздражения.
Заявление Лаврова о том, что Казахстан должен уважать Устав ООН "во всей его полноте", адресовано не столько Токаеву, сколько всей Центральной Азии и, шире — постсоветскому пространству. В этой "полноте", напомним, содержится и право на самоопределение, которое Россия, с подачи своей внешней политики последних лет, интерпретирует весьма избирательно. Не как инструмент освобождения, а как средство давления и, иногда, вторжения.
Казахстан, по всей видимости, предлагает куда более традиционное прочтение международного права: территориальная целостность государств — это основа стабильности. И здесь нет ничего экзотического. Это позиция подавляющего большинства стран-членов ООН. Более того, у Токаева есть опыт работы внутри самой этой организации, и он, вероятно, знает тонкости её устава лучше, чем те, кто сегодня читает его вслух в назидательной манере.
Но в высказывании Лаврова есть нечто большее, чем просто несогласие. Это — сигнал. Такой же, каким когда-то был тезис о "русском мире", прозвучавший задолго до известных событий 2014 года. Москва напоминает, что у неё есть своё видение легитимности и нелегитимности границ. Это уже привычная риторика: «мы не против вас — просто у нас есть своё понимание того, как устроен мир».
Казахстан — не Украина, и Россия здесь действует тоньше. Но важно понять: мягкое давление — всё ещё давление. Оно строится на неявных посылах: мы ваши друзья, пока вы говорите правильно.
В этом контексте слова Лаврова читаются как предупреждение: не слишком увлекайтесь независимой трактовкой международного права, особенно когда оно может быть использовано против нашей политики. В мире, где "самоопределение" стало дипломатическим эквивалентом автогена — в руках профессионалов оно вскрывает любые границы.
Выбор Казахстана — не просто в том, чтобы отстоять границы на карте, а в том, чтобы сохранить границы в головах. Именно их сейчас пытаются размыть, слой за слоем, под аплодисменты прошлому и уставу, прочитанному по диагонали.
Когда глава МИД России Сергей Лавров говорит, что он «объяснил казахстанским друзьям» суть Устава ООН — это звучит не как ремарка дипломата, а как вежливая угроза соседа, у которого за забором танк на приколе. Формально — всё в рамках международного права. Фактически — политическая риторика, пропитанная духом постимперского раздражения.
Заявление Лаврова о том, что Казахстан должен уважать Устав ООН "во всей его полноте", адресовано не столько Токаеву, сколько всей Центральной Азии и, шире — постсоветскому пространству. В этой "полноте", напомним, содержится и право на самоопределение, которое Россия, с подачи своей внешней политики последних лет, интерпретирует весьма избирательно. Не как инструмент освобождения, а как средство давления и, иногда, вторжения.
Казахстан, по всей видимости, предлагает куда более традиционное прочтение международного права: территориальная целостность государств — это основа стабильности. И здесь нет ничего экзотического. Это позиция подавляющего большинства стран-членов ООН. Более того, у Токаева есть опыт работы внутри самой этой организации, и он, вероятно, знает тонкости её устава лучше, чем те, кто сегодня читает его вслух в назидательной манере.
Но в высказывании Лаврова есть нечто большее, чем просто несогласие. Это — сигнал. Такой же, каким когда-то был тезис о "русском мире", прозвучавший задолго до известных событий 2014 года. Москва напоминает, что у неё есть своё видение легитимности и нелегитимности границ. Это уже привычная риторика: «мы не против вас — просто у нас есть своё понимание того, как устроен мир».
Казахстан — не Украина, и Россия здесь действует тоньше. Но важно понять: мягкое давление — всё ещё давление. Оно строится на неявных посылах: мы ваши друзья, пока вы говорите правильно.
В этом контексте слова Лаврова читаются как предупреждение: не слишком увлекайтесь независимой трактовкой международного права, особенно когда оно может быть использовано против нашей политики. В мире, где "самоопределение" стало дипломатическим эквивалентом автогена — в руках профессионалов оно вскрывает любые границы.
Выбор Казахстана — не просто в том, чтобы отстоять границы на карте, а в том, чтобы сохранить границы в головах. Именно их сейчас пытаются размыть, слой за слоем, под аплодисменты прошлому и уставу, прочитанному по диагонали.
09.04.202512:27
Россия может сколько угодно интересоваться Каспием, логистикой, нашими реформами, да хоть нашим кумыcом. Но, как говорится, интересоваться — не значит поглощать. Казахстан уже не та "тихая гавань", что была в нулевые. Здесь уже не зайдёшь с одними только "братскими чувствами" — тут надо говорить языком равных, а не имперских амбиций.
И если в Кремле действительно решат, что "следующий фокус — это Астана", то лучше бы им заранее изучить казахскую поговорку: «Желтый песок не удержит след, если ветер перемен дует с четырёх сторон». Иначе будет неприятно — и не только им.
Так что DW, может, и перегибает палку. Но лучше уж перестраховаться, чем снова писать "мы не ожидали", когда поздно пить боржоми.
И если в Кремле действительно решат, что "следующий фокус — это Астана", то лучше бы им заранее изучить казахскую поговорку: «Желтый песок не удержит след, если ветер перемен дует с четырёх сторон». Иначе будет неприятно — и не только им.
Так что DW, может, и перегибает палку. Но лучше уж перестраховаться, чем снова писать "мы не ожидали", когда поздно пить боржоми.
28.04.202507:24
"Бессмертный полк" в Казахстане: от маршировки к маргинализации
Казахстан снова демонстрирует, что идти "в ногу" с прошлым — это не про него. В этом году власти страны решили, что акция "Бессмертный полк" станет бессмертной только в воспоминаниях. Шествия с портретами фронтовиков запретили под предлогом "отсутствия свободных площадок" — объяснение, в которое верят разве что те, кто всё ещё носит георгиевские ленточки по инерции.
Попытки общественников провести марш были встречены угрозами штрафов, задержаний и даже арестов — как за полноценный митинг. В ход пошла тяжёлая артиллерия бюрократии: несанкционированные шествия теперь ставят в один ряд с попыткой потревожить общественный порядок. Правда, звучит это скорее как тревожный звонок: в политическом ландшафте Казахстана всё меньше места для символов, плотно ассоциирующихся с Москвой.
Тем временем группа патриотически настроенных алматинцев записала видеообращение к президенту Токаеву, где, ни много ни мало, провозгласила себя "наследниками победы" и попросила разрешить хоть немножко советской ностальгии на улицах. Ответ пока предсказуем: "Любите родину — любите дома".
Общественная реакция также не заставила себя ждать. Обнаружилось, что в Петропавловске предприимчивые "волонтёры" вербуют людей для участия в марше за российские рубли. Что именно сломали этим фактом — хребет фашизму или остатки доверия к акции — сказать сложно.
Символично, что на одном из рекламных баннеров "русские" значатся единственными героями Победы. Для многонационального Казахстана, где фронтовики говорили на десятках языков, такой подход выглядит, мягко говоря, неуместно. Депутат Ирина Смирнова уже задумалась, как объяснить гражданам, что патриотизм не продаётся, даже за валюту союзников по ОДКБ.
И всё же полностью отказаться от военных ритуалов власти не решились: проезд техники в Астане состоится. Праздник нужен, но без идеологических баек, которые начали ржаветь ещё в прошлом веке.
Казахстан снова показывает важный тренд: будущее — это не перетаскивание старых знамен через новые площади. Это выбор — не между прошлым и настоящим, а между вчера и завтра.
Казахстан снова демонстрирует, что идти "в ногу" с прошлым — это не про него. В этом году власти страны решили, что акция "Бессмертный полк" станет бессмертной только в воспоминаниях. Шествия с портретами фронтовиков запретили под предлогом "отсутствия свободных площадок" — объяснение, в которое верят разве что те, кто всё ещё носит георгиевские ленточки по инерции.
Попытки общественников провести марш были встречены угрозами штрафов, задержаний и даже арестов — как за полноценный митинг. В ход пошла тяжёлая артиллерия бюрократии: несанкционированные шествия теперь ставят в один ряд с попыткой потревожить общественный порядок. Правда, звучит это скорее как тревожный звонок: в политическом ландшафте Казахстана всё меньше места для символов, плотно ассоциирующихся с Москвой.
Тем временем группа патриотически настроенных алматинцев записала видеообращение к президенту Токаеву, где, ни много ни мало, провозгласила себя "наследниками победы" и попросила разрешить хоть немножко советской ностальгии на улицах. Ответ пока предсказуем: "Любите родину — любите дома".
Общественная реакция также не заставила себя ждать. Обнаружилось, что в Петропавловске предприимчивые "волонтёры" вербуют людей для участия в марше за российские рубли. Что именно сломали этим фактом — хребет фашизму или остатки доверия к акции — сказать сложно.
Символично, что на одном из рекламных баннеров "русские" значатся единственными героями Победы. Для многонационального Казахстана, где фронтовики говорили на десятках языков, такой подход выглядит, мягко говоря, неуместно. Депутат Ирина Смирнова уже задумалась, как объяснить гражданам, что патриотизм не продаётся, даже за валюту союзников по ОДКБ.
И всё же полностью отказаться от военных ритуалов власти не решились: проезд техники в Астане состоится. Праздник нужен, но без идеологических баек, которые начали ржаветь ещё в прошлом веке.
Казахстан снова показывает важный тренд: будущее — это не перетаскивание старых знамен через новые площади. Это выбор — не между прошлым и настоящим, а между вчера и завтра.
24.04.202506:50
Принципиальность против прагматизма: почему Зеленский не соглашается на "мир любой ценой"
На фоне очередного срыва мирных переговоров в Лондоне, где должны были обсуждаться пути завершения конфликта на территории Украины, возникает очевидный вопрос: не слишком ли упорствует Владимир Зеленский в своей позиции? Отказ признавать аннексию Крыма, жёсткое неприятие компромиссов по территориям, несмотря на предложения со стороны США — выглядит ли это разумной дипломатией или упрямством, вредящим будущему?
Для нас, казахов, которые знают толк в жизни между геополитическими плитами, — это особенно актуальный вопрос. Нам близка идея многовекторности и осторожного баланса. Однако важно понимать: в случае Украины речь идёт не просто о дипломатии, а о выживании государства и сохранении его субъектности.
Зеленский играет в долгую. Он понимает, что любой официальный отказ от Крыма сегодня станет прецедентом, который будет определять всё послевоенное устройство Европы и постсоветского пространства. Это будет сигналом, что международное право уступает силе, а агрессия вознаграждается. Украина не может на это пойти — не потому что не хочет мира, а потому что хочет мира, который не станет повторяться через пять лет.
Мир — не просто прекращение огня. Это условия, на которых война завершается. В Лондоне прозвучало: «сначала прекращение огня — потом обсуждение». Это и есть компромиссный подход, который Украина готова обсуждать. Но ей предлагают обратное: сначала согласие на территориальные уступки — потом, возможно, мир. Для Киева это — капитуляция, замаскированная под дипломатию.
Раздражение Дональда Трампа этим подходом вполне объяснимо. Он бизнесмен, для него политика — это сделка. Но международные конфликты — не сделка по продаже недвижимости. Украина — не актив на перепродажу. Зеленский понимает: его народ, его армия и его международные партнёры не простят ему мира, купленного ценой отказа от собственного суверенитета.
Для Казахстана в этом есть урок. Наш регион тоже уязвим. И если сегодня кажется, что разумнее не раздражать крупные державы и не проводить красных линий — то завтра может оказаться, что именно наличие таких линий удержало страну от давления. Принципиальность — не всегда слабость, а уступка — не всегда благоразумие. Главное — помнить, что мир — это не пауза, а результат. И в этом смысле Зеленский, возможно, делает не самый простой, но стратегически дальновидный выбор.
Здесь, в Казахстане, где внешняя политика — искусство баланса, мы можем понять, почему Киев не торопится соглашаться на условия, которые могут казаться «разумными» сегодня, но станут опасным прецедентом завтра. И возможно, именно в этом — главная зрелость Украины.
На фоне очередного срыва мирных переговоров в Лондоне, где должны были обсуждаться пути завершения конфликта на территории Украины, возникает очевидный вопрос: не слишком ли упорствует Владимир Зеленский в своей позиции? Отказ признавать аннексию Крыма, жёсткое неприятие компромиссов по территориям, несмотря на предложения со стороны США — выглядит ли это разумной дипломатией или упрямством, вредящим будущему?
Для нас, казахов, которые знают толк в жизни между геополитическими плитами, — это особенно актуальный вопрос. Нам близка идея многовекторности и осторожного баланса. Однако важно понимать: в случае Украины речь идёт не просто о дипломатии, а о выживании государства и сохранении его субъектности.
Зеленский играет в долгую. Он понимает, что любой официальный отказ от Крыма сегодня станет прецедентом, который будет определять всё послевоенное устройство Европы и постсоветского пространства. Это будет сигналом, что международное право уступает силе, а агрессия вознаграждается. Украина не может на это пойти — не потому что не хочет мира, а потому что хочет мира, который не станет повторяться через пять лет.
Мир — не просто прекращение огня. Это условия, на которых война завершается. В Лондоне прозвучало: «сначала прекращение огня — потом обсуждение». Это и есть компромиссный подход, который Украина готова обсуждать. Но ей предлагают обратное: сначала согласие на территориальные уступки — потом, возможно, мир. Для Киева это — капитуляция, замаскированная под дипломатию.
Раздражение Дональда Трампа этим подходом вполне объяснимо. Он бизнесмен, для него политика — это сделка. Но международные конфликты — не сделка по продаже недвижимости. Украина — не актив на перепродажу. Зеленский понимает: его народ, его армия и его международные партнёры не простят ему мира, купленного ценой отказа от собственного суверенитета.
Для Казахстана в этом есть урок. Наш регион тоже уязвим. И если сегодня кажется, что разумнее не раздражать крупные державы и не проводить красных линий — то завтра может оказаться, что именно наличие таких линий удержало страну от давления. Принципиальность — не всегда слабость, а уступка — не всегда благоразумие. Главное — помнить, что мир — это не пауза, а результат. И в этом смысле Зеленский, возможно, делает не самый простой, но стратегически дальновидный выбор.
Здесь, в Казахстане, где внешняя политика — искусство баланса, мы можем понять, почему Киев не торопится соглашаться на условия, которые могут казаться «разумными» сегодня, но станут опасным прецедентом завтра. И возможно, именно в этом — главная зрелость Украины.
21.04.202504:28
Сегодня в Москве — диалог на высшем уровне
Премьер-министр России Михаил Мишустин встретится с главой правительства Казахстана Олжасом Бектеновым.
На повестке — ключевые вопросы российско-казахстанского торгово-экономического сотрудничества.
Особое внимание — промышленным и энергетическим проектам, мирному атому, космосу, инфраструктуре и цифровой экономике.
Всё по-взрослому — с прицелом на стратегическое партнёрство.
Премьер-министр России Михаил Мишустин встретится с главой правительства Казахстана Олжасом Бектеновым.
На повестке — ключевые вопросы российско-казахстанского торгово-экономического сотрудничества.
Особое внимание — промышленным и энергетическим проектам, мирному атому, космосу, инфраструктуре и цифровой экономике.
Всё по-взрослому — с прицелом на стратегическое партнёрство.
17.04.202516:43
Китайский посол в Москве поставил под сомнение маршрут поставок российского газа в Китай через Казахстан
Посол Китайской Народной Республики в Москве Чжан Ханьхуэй заявил, что транспортировка российского газа в Китай через территорию Казахстана на данный момент малореалистична. Об этом он сообщил журналистам на полях Евразийского нефтегазового форума.
По словам дипломата, основной ограничивающий фактор — перегруженность существующей газотранспортной инфраструктуры. "Через Казахстан не получается, потому что там только один газопровод, переполненный. Качает газ из Туркменистана в Китай", — отметил Чжан Ханьхуэй.
Он также напомнил, что Китай активно развивает собственную газодобычу на западе страны — в Таримской впадине, а также в провинциях Ганьсу и Шаньси. Этот газ уже транспортируется на восток страны по действующей системе. Для включения в этот маршрут российского газа потребовалось бы строительство новой магистрали.
— подчеркнул он.
Вместе с тем дипломат подтвердил, что продолжаются переговоры по проекту нового газопровода «Сила Сибири — 2». Рассматриваются два варианта маршрута — с прохождением через территорию Монголии и без нее.
В условиях меняющейся архитектуры энергетического сотрудничества в Евразии высказывание посла КНР можно рассматривать как сигнал к уточнению транспортных приоритетов в российско-китайских газовых переговорах.
Посол Китайской Народной Республики в Москве Чжан Ханьхуэй заявил, что транспортировка российского газа в Китай через территорию Казахстана на данный момент малореалистична. Об этом он сообщил журналистам на полях Евразийского нефтегазового форума.
По словам дипломата, основной ограничивающий фактор — перегруженность существующей газотранспортной инфраструктуры. "Через Казахстан не получается, потому что там только один газопровод, переполненный. Качает газ из Туркменистана в Китай", — отметил Чжан Ханьхуэй.
Он также напомнил, что Китай активно развивает собственную газодобычу на западе страны — в Таримской впадине, а также в провинциях Ганьсу и Шаньси. Этот газ уже транспортируется на восток страны по действующей системе. Для включения в этот маршрут российского газа потребовалось бы строительство новой магистрали.
Это далековато... Они изучают, но в целом это нереально. Я сказал российским партнёрам, что это нереально,
— подчеркнул он.
Вместе с тем дипломат подтвердил, что продолжаются переговоры по проекту нового газопровода «Сила Сибири — 2». Рассматриваются два варианта маршрута — с прохождением через территорию Монголии и без нее.
В условиях меняющейся архитектуры энергетического сотрудничества в Евразии высказывание посла КНР можно рассматривать как сигнал к уточнению транспортных приоритетов в российско-китайских газовых переговорах.
14.04.202514:51
Русская баня как зеркало национал-социализма
Ультрафиолетовый свет правды неприятен для глаз. Особенно если ты сидишь в тёплой московской бане и вдруг оказываешься лицом в пол под окриками людей в чёрной форме. Именно это — не метафора, а свежая реальность, в которой граждане Кыргызстана, задержанные в московском заведении под названием «Бодрость», по какой-то изощрённой иронии судьбы, стали объектом «профилактики».
Что это было? Профилактика преступности? Или профилактика миграции? Или, может быть, просто проверка на человечность? Россия официально не нацистское государство. Просто по случайности: в стране вдруг предлагают разрешить отказ от таксистов с «неправильным» происхождением. Или вводят должность «царя мигрантов» (простите, уполномоченного по правам мигрантов), потому что мигранты, видите ли, не вписываются в картину культурного единства. Ну а баня, как выяснилось, теперь ещё и граница между «своими» и «чужими».
Вот только национализм не начинается с лагерей — он начинается с шутки. С того самого момента, когда депутат Госдумы с серьёзным лицом предлагает ввести фильтр «без мигранта» в такси, а другой — патетически читает доклад о «культурной дезинтеграции». Кажется, это уже не шутка, а политическая повестка.
Патриарх Кирилл, чья церковь должна бы служить символом милосердия, пожаловался на мигрантов и неоязычников — два термина, объединённых только в воспалённом воображении апологетов «русского порядка». Проблема, говорит, в том, что они не хотят интегрироваться. Любопытно, интегрироваться во что? В систему, где «профилактика» выглядит как пытка, а «своё» определяется не по паспорту, а по фамилии?
Казахстанцам всё это, увы, знакомо. Постсоветское пространство долго жило иллюзией братства народов. Но если брат бьёт тебя по голове и при этом уверяет, что это ради твоего же блага — это не братство, это абьюз.
Ультраправый тренд в России сегодня — не карикатура из прошлого, а структура настоящего. Сращивание церкви, власти и уличной ксенофобии — как в учебнике. Отдельные политики уже требуют «государственной реакции» на альтернативные верования. Следующий шаг — лагеря «перевоспитания» для тех, кто недостаточно патриотичен, не молится как положено или слишком смугл.
Россия — не Германия 30-х годов. Это гораздо хуже. Потому что на дворе XXI век, и всё это происходит не из-за тотальной нищеты, а под аплодисменты тех, кто считает это «восстановлением традиций». Только вот традиция, где человека гонят по полу за то, что он говорит не на том языке, — не традиция, а варварство.
А теперь серьёзно. Если в Москве снова считают, что «порядок» — это когда всех неугодных ставят лицом в пол, а «культура» — это унификация под один этнос, — это тревожный сигнал. Не только для Кыргызстана, но и для всего постсоветского региона. Потому что если история чему-то и учит, так это тому, что идеология превосходства никогда не останавливается на границе.
И, пожалуй, пора задать себе вопрос: кто следующий зайдёт в баню — и не выйдет оттуда человеком?
Ультрафиолетовый свет правды неприятен для глаз. Особенно если ты сидишь в тёплой московской бане и вдруг оказываешься лицом в пол под окриками людей в чёрной форме. Именно это — не метафора, а свежая реальность, в которой граждане Кыргызстана, задержанные в московском заведении под названием «Бодрость», по какой-то изощрённой иронии судьбы, стали объектом «профилактики».
Что это было? Профилактика преступности? Или профилактика миграции? Или, может быть, просто проверка на человечность? Россия официально не нацистское государство. Просто по случайности: в стране вдруг предлагают разрешить отказ от таксистов с «неправильным» происхождением. Или вводят должность «царя мигрантов» (простите, уполномоченного по правам мигрантов), потому что мигранты, видите ли, не вписываются в картину культурного единства. Ну а баня, как выяснилось, теперь ещё и граница между «своими» и «чужими».
Вот только национализм не начинается с лагерей — он начинается с шутки. С того самого момента, когда депутат Госдумы с серьёзным лицом предлагает ввести фильтр «без мигранта» в такси, а другой — патетически читает доклад о «культурной дезинтеграции». Кажется, это уже не шутка, а политическая повестка.
Патриарх Кирилл, чья церковь должна бы служить символом милосердия, пожаловался на мигрантов и неоязычников — два термина, объединённых только в воспалённом воображении апологетов «русского порядка». Проблема, говорит, в том, что они не хотят интегрироваться. Любопытно, интегрироваться во что? В систему, где «профилактика» выглядит как пытка, а «своё» определяется не по паспорту, а по фамилии?
Казахстанцам всё это, увы, знакомо. Постсоветское пространство долго жило иллюзией братства народов. Но если брат бьёт тебя по голове и при этом уверяет, что это ради твоего же блага — это не братство, это абьюз.
Ультраправый тренд в России сегодня — не карикатура из прошлого, а структура настоящего. Сращивание церкви, власти и уличной ксенофобии — как в учебнике. Отдельные политики уже требуют «государственной реакции» на альтернативные верования. Следующий шаг — лагеря «перевоспитания» для тех, кто недостаточно патриотичен, не молится как положено или слишком смугл.
Россия — не Германия 30-х годов. Это гораздо хуже. Потому что на дворе XXI век, и всё это происходит не из-за тотальной нищеты, а под аплодисменты тех, кто считает это «восстановлением традиций». Только вот традиция, где человека гонят по полу за то, что он говорит не на том языке, — не традиция, а варварство.
А теперь серьёзно. Если в Москве снова считают, что «порядок» — это когда всех неугодных ставят лицом в пол, а «культура» — это унификация под один этнос, — это тревожный сигнал. Не только для Кыргызстана, но и для всего постсоветского региона. Потому что если история чему-то и учит, так это тому, что идеология превосходства никогда не останавливается на границе.
И, пожалуй, пора задать себе вопрос: кто следующий зайдёт в баню — и не выйдет оттуда человеком?
09.04.202510:35
Кипр как лакмус: почему Центральная Азия отказалась играть в турецкую геополитику
На первый взгляд — дипломатическая рутина. Европецский Союз встречается с пятью государствами Центральной Азии, подписывает совместную декларацию, обсуждает устойчивое развитие, климат и другие вещи, которые хорошо звучат на пресс-конференциях и редко попадают в реальные заголовки. Но в этот раз в документе нашлось кое-что куда интереснее солнечных панелей и гуманитарного взаимодействия: Центральная Азия, пусть и аккуратно, подписалась под непризнанием Турецкой Республики Северного Кипра (ТРСК).
Чтобы понять, насколько это любопытно, нужно вспомнить, как в последние годы Турция строила в регионе свою мягкую империю — через Организацию тюркских государств, культурные фонды, университеты, бизнес и, конечно, масштабную символику общего тюркского братства. Казалось бы, республики Центральной Азии — идеальные кандидаты на геополитическую дружбу: языковая близость, исторические параллели, общее недоверие к чрезмерному влиянию России и всё возрастающее желание балансировать Китай.
Но тут случается саммит с ЕС, и все пятеро — включая самых лояльных участников тюркского клуба — спокойно, почти равнодушно соглашаются с формулировками, прямо ссылающимися на резолюции ООН, осуждающие действия Турции на Кипре. Ни мягкого уточнения, ни двойного дна. Это уже не молчаливое воздержание, как на саммите ОТГ в Самарканде в 2022 году. Это чёткая позиция: Турция может сколько угодно считать ТРСК независимым государством, но Центральная Азия — нет.
Почему это важно? Потому что Кипр — не просто спорный клочок суши. Это лакмусовая бумажка, которая показывает, насколько далеко государства готовы идти в поддержке чужих амбиций, особенно если они могут противоречить базовым принципам, таким как территориальная целостность. В регионе, где Казахстан с тревогой смотрит на карты русского мира, а Узбекистан помнит про Ферганскую долину, любые намёки на легализацию односторонних отделений вызывают нервный смех, даже если звучат из Анкары.
Отказ от поддержки ТРСК — не антурецкий жест. Это напоминание: симпатия к Турции не означает готовность действовать вразрез с международным правом или с собственными интересами. Европа, разумеется, не упустила шанс это закрепить. И хотя ЕС далеко от того, чтобы стать реальной альтернативой России, Китаю или даже Турции в регионе, он грамотно использует то немногое влияние, что у него осталось.
Для Турции же эта история — сигнал: её мягкая сила в Центральной Азии имеет пределы. Поддержка может быть широкой, но не безусловной. Особенно если от неё начинают пахнуть геополитическим авантюризмом.
Кипр, как выясняется, может быть далеко. Но его призрак до сих пор путает карты даже в степях Центральной Азии.
На первый взгляд — дипломатическая рутина. Европецский Союз встречается с пятью государствами Центральной Азии, подписывает совместную декларацию, обсуждает устойчивое развитие, климат и другие вещи, которые хорошо звучат на пресс-конференциях и редко попадают в реальные заголовки. Но в этот раз в документе нашлось кое-что куда интереснее солнечных панелей и гуманитарного взаимодействия: Центральная Азия, пусть и аккуратно, подписалась под непризнанием Турецкой Республики Северного Кипра (ТРСК).
Чтобы понять, насколько это любопытно, нужно вспомнить, как в последние годы Турция строила в регионе свою мягкую империю — через Организацию тюркских государств, культурные фонды, университеты, бизнес и, конечно, масштабную символику общего тюркского братства. Казалось бы, республики Центральной Азии — идеальные кандидаты на геополитическую дружбу: языковая близость, исторические параллели, общее недоверие к чрезмерному влиянию России и всё возрастающее желание балансировать Китай.
Но тут случается саммит с ЕС, и все пятеро — включая самых лояльных участников тюркского клуба — спокойно, почти равнодушно соглашаются с формулировками, прямо ссылающимися на резолюции ООН, осуждающие действия Турции на Кипре. Ни мягкого уточнения, ни двойного дна. Это уже не молчаливое воздержание, как на саммите ОТГ в Самарканде в 2022 году. Это чёткая позиция: Турция может сколько угодно считать ТРСК независимым государством, но Центральная Азия — нет.
Почему это важно? Потому что Кипр — не просто спорный клочок суши. Это лакмусовая бумажка, которая показывает, насколько далеко государства готовы идти в поддержке чужих амбиций, особенно если они могут противоречить базовым принципам, таким как территориальная целостность. В регионе, где Казахстан с тревогой смотрит на карты русского мира, а Узбекистан помнит про Ферганскую долину, любые намёки на легализацию односторонних отделений вызывают нервный смех, даже если звучат из Анкары.
Отказ от поддержки ТРСК — не антурецкий жест. Это напоминание: симпатия к Турции не означает готовность действовать вразрез с международным правом или с собственными интересами. Европа, разумеется, не упустила шанс это закрепить. И хотя ЕС далеко от того, чтобы стать реальной альтернативой России, Китаю или даже Турции в регионе, он грамотно использует то немногое влияние, что у него осталось.
Для Турции же эта история — сигнал: её мягкая сила в Центральной Азии имеет пределы. Поддержка может быть широкой, но не безусловной. Особенно если от неё начинают пахнуть геополитическим авантюризмом.
Кипр, как выясняется, может быть далеко. Но его призрак до сих пор путает карты даже в степях Центральной Азии.
27.04.202507:51
Токаев — это не Путин: почему Казахстан действует иначе
Юрий Баранчик в своем мнении поспешил назвать действия президента Казахстана Касыма-Жомарта Токаева «походом по стопам Владимира Путина». Мол, пересмотр соглашений о разделе продукции (СРП) на Кашагане — это калька с политики принудительного возврата активов, которую Россия применяла в 2000-х. Однако реальность сложнее и интереснее. Сравнивать Казахстан и Россию в этом вопросе — не просто ошибка, а сознательная манипуляция.
Давайте разберём факты.
Кашаган — гигантское нефтяное месторождение в Каспийском море. В 1997 году молодое казахстанское государство, не имея ни технологий, ни капитала, согласилось на заведомо невыгодные условия: 98% доходов уходили консорциуму иностранных компаний. Казахстану доставались 2%, да ещё с гигантскими инвестиционными рисками, которые могли обнулить и это. Сделка спасла проект, но сделала страну заложником крайне невыгодных соглашений на десятилетия.
Сегодня ситуация изменилась. Казахстан — это государство с образованной бюрократией, серьёзной индустриальной базой и куда большей политической субъектностью, чем в 90-х. И Токаев, в отличие от Путина в 2000-х, действует не через репрессии, не через силовое давление, не через рейдерские атаки. Он инициирует процесс пересмотра условий в рамках международного права, предлагая консорциуму переговоры.
Казахстан подписал и соблюдает международные инвестиционные соглашения, включая участие в ICSID (Международном центре по урегулированию инвестиционных споров). И это значит, что любые изменения условий должны либо соответствовать контракту, либо сопровождаться переговорами и компенсациями.
Путин в начале своего правления действовал иначе. Россия фактически устраивала принудительные перехваты активов — вспомним дело «ЮКОСа», где компания была уничтожена через сфабрикованные налоговые претензии. Или пример проекта «Сахалин-2», где Shell и японские инвесторы были вынуждены уступить контроль «Газпрому» под угрозой отзыва лицензий.
Токаев, напротив, стремится сохранить инвестпривлекательность Казахстана. Его цель — не изгнать Shell или ExxonMobil из страны. Его цель — исправить историческую несправедливость, сохранив приток инвестиций и технологическую базу. Это сложная дипломатическая работа, а не размахивание кувалдой.
Почему же Юрий Баранчик ставит знак равенства между Токаевым и Путиным? Ответ прост: удобная политическая схема. Если представить Казахстан как «вторую Россию», можно обвинить его в авторитаризме, антизападности и угрозе инвесторам. Это выгодно тем, кто боится потери монопольного влияния в Центральной Азии. Но реальная динамика куда тоньше.
Сегодня Казахстан балансирует между Западом, Россией и Китаем. И именно осторожная модернизация условий СРП, а не их демонтаж, позволит Астане сохранить устойчивость. И да, Казахстану объективно нужна большая доля в национальных ресурсах. Когда проект стоимостью в десятки миллиардов долларов приносит государству крохи, исправить перекос — это не акт агрессии. Это элементарная экономическая необходимость.
И напоследок:
Казахстану предстоит пройти по тонкому льду. Пересматривать условия без катастрофы для доверия инвесторов — это сложнейшее искусство. Но сравнивать этот процесс с грубым силовым переделом, устроенным Кремлём в начале века — это всё равно что сравнивать хирурга с мясником. И те, и другие работают с телом, но цели, методы и последствия — совершенно разные.
Юрий Баранчик в своем мнении поспешил назвать действия президента Казахстана Касыма-Жомарта Токаева «походом по стопам Владимира Путина». Мол, пересмотр соглашений о разделе продукции (СРП) на Кашагане — это калька с политики принудительного возврата активов, которую Россия применяла в 2000-х. Однако реальность сложнее и интереснее. Сравнивать Казахстан и Россию в этом вопросе — не просто ошибка, а сознательная манипуляция.
Давайте разберём факты.
Кашаган — гигантское нефтяное месторождение в Каспийском море. В 1997 году молодое казахстанское государство, не имея ни технологий, ни капитала, согласилось на заведомо невыгодные условия: 98% доходов уходили консорциуму иностранных компаний. Казахстану доставались 2%, да ещё с гигантскими инвестиционными рисками, которые могли обнулить и это. Сделка спасла проект, но сделала страну заложником крайне невыгодных соглашений на десятилетия.
Сегодня ситуация изменилась. Казахстан — это государство с образованной бюрократией, серьёзной индустриальной базой и куда большей политической субъектностью, чем в 90-х. И Токаев, в отличие от Путина в 2000-х, действует не через репрессии, не через силовое давление, не через рейдерские атаки. Он инициирует процесс пересмотра условий в рамках международного права, предлагая консорциуму переговоры.
Казахстан подписал и соблюдает международные инвестиционные соглашения, включая участие в ICSID (Международном центре по урегулированию инвестиционных споров). И это значит, что любые изменения условий должны либо соответствовать контракту, либо сопровождаться переговорами и компенсациями.
Путин в начале своего правления действовал иначе. Россия фактически устраивала принудительные перехваты активов — вспомним дело «ЮКОСа», где компания была уничтожена через сфабрикованные налоговые претензии. Или пример проекта «Сахалин-2», где Shell и японские инвесторы были вынуждены уступить контроль «Газпрому» под угрозой отзыва лицензий.
Токаев, напротив, стремится сохранить инвестпривлекательность Казахстана. Его цель — не изгнать Shell или ExxonMobil из страны. Его цель — исправить историческую несправедливость, сохранив приток инвестиций и технологическую базу. Это сложная дипломатическая работа, а не размахивание кувалдой.
Почему же Юрий Баранчик ставит знак равенства между Токаевым и Путиным? Ответ прост: удобная политическая схема. Если представить Казахстан как «вторую Россию», можно обвинить его в авторитаризме, антизападности и угрозе инвесторам. Это выгодно тем, кто боится потери монопольного влияния в Центральной Азии. Но реальная динамика куда тоньше.
Сегодня Казахстан балансирует между Западом, Россией и Китаем. И именно осторожная модернизация условий СРП, а не их демонтаж, позволит Астане сохранить устойчивость. И да, Казахстану объективно нужна большая доля в национальных ресурсах. Когда проект стоимостью в десятки миллиардов долларов приносит государству крохи, исправить перекос — это не акт агрессии. Это элементарная экономическая необходимость.
И напоследок:
Казахстану предстоит пройти по тонкому льду. Пересматривать условия без катастрофы для доверия инвесторов — это сложнейшее искусство. Но сравнивать этот процесс с грубым силовым переделом, устроенным Кремлём в начале века — это всё равно что сравнивать хирурга с мясником. И те, и другие работают с телом, но цели, методы и последствия — совершенно разные.
23.04.202511:20
Кыргызстан отвечает России арестом сотрудников «Русского дома»: что это значит для всего региона
После того как 11 апреля в московской бане кыргызские граждане стали участниками жёсткой полицейской «профилактики», Бишкек ответил — и не по дипломатическим лекалам. Первомайский суд арестовал четверых, в том числе Наталью Секерину — сотрудницу «Русского дома» в Оше и давнюю активистку «русского мира». Формулировка обвинения — вербовка наёмников. За это в Кыргызстане, между прочим, можно получить до 10 лет тюрьмы.
Это событие — не просто юридический инцидент. Это перелом. И он важен не только для кыргызов, но и для всего региона, включая Казахстан.
Напомним: на фоне жёсткой облавы в Москве, где, по данным Baza и очевидцев, кыргызских мигрантов не просто задерживали, а публично унижали, Бишкек продемонстрировал редкий для постсоветской дипломатии ответ — не ноту протеста с извиняющейся улыбкой, а зеркальное давление на инфраструктуру мягкой силы России.
Секерина, как и другие фигуранты дела, не была случайным человеком. Это — системные участники российских культурно-политических проектов в Центральной Азии. Их арест — не про уголовщину. Это про симметрию. Сегодня ты сажаешь наших лицом вниз — завтра мы сажаем твоих по статье о наёмничестве.
И если бы это была одиночная акция, её можно было бы списать на эмоциональный всплеск. Но в Баку, после инцидента с азербайджанским самолётом, без лишнего шума, но с холодным расчётом уведомили Москву: «Русскому дому» в Азербайджане пора собираться.
Это не сбой. Это тренд.
Кыргызстан, арестовав Наталью Секерину и её коллег, сделал то, на что вчерашние партнёры России редко осмеливались — нанёс удар по символу культурного присутствия Москвы. Не за инакомыслие, а за подозрение в конкретных преступлениях — вербовке наёмников. Но в политике сигналы важнее формулировок. Бишкек показал: «русский мир» больше не считается неприкасаемым.
Ранее Азербайджан. Официально — просто прекращение деятельности Россотрудничества. Неофициально — демонстрация суверенитета. После лет молчаливой терпимости к культурным и политическим проекциям России, Баку выносит приговор — без эмоций, без скандалов, но с полной ясностью: российское влияние в Закавказье больше не приветствуется.
Почему это важно для Казахстана? Потому что мы, казахстанцы, тоже давно и плотно вплетены в сети Россотрудничества, «Русских домов», культурных форумов и молодёжных обменов. И если до недавнего времени это казалось безопасной «мягкой силой», то теперь, глядя на кейс Секериной, становится ясно: культурное сотрудничество может быстро стать политическим заложником.
Кыргызстан сделал то, чего так боятся в Москве: показал, что у стран Центральной Азии есть не только суверенитет на бумаге, но и политическая воля. А для нас это сигнал: время провести аудит всех наших внешнеполитических связей с Россией — не только на предмет целесообразности, но и на предмет безопасности.
Теперь о главном. Если «Русский дом» воспринимается как возможный источник угрозы, то это не просто провал имиджа — это утрата доверия. И Казахстан должен задать себе вопрос: а мы готовы оказаться следующими?
Кыргызстан уже начал очищать пространство от прокси-влияния. И если раньше подобные шаги воспринимались бы как демарш, то теперь — как самооборона.
На фоне разгорающегося конфликта между братскими государствами ясно одно: время пассивного наблюдения прошло. Центральная Азия больше не хочет быть декорацией для «русского мира». И если Россия будет продолжать «профилактику» на своих улицах, у границ с ней может скоро остаться только холод.
А тем временем — держите дистанцию. Не от России, а от её новых рефлексов. Потому что в этой бане давно перегорел термометр, и, кажется, за паром уже никто не видит, кто свой, а кто — просто человек.
После того как 11 апреля в московской бане кыргызские граждане стали участниками жёсткой полицейской «профилактики», Бишкек ответил — и не по дипломатическим лекалам. Первомайский суд арестовал четверых, в том числе Наталью Секерину — сотрудницу «Русского дома» в Оше и давнюю активистку «русского мира». Формулировка обвинения — вербовка наёмников. За это в Кыргызстане, между прочим, можно получить до 10 лет тюрьмы.
Это событие — не просто юридический инцидент. Это перелом. И он важен не только для кыргызов, но и для всего региона, включая Казахстан.
Напомним: на фоне жёсткой облавы в Москве, где, по данным Baza и очевидцев, кыргызских мигрантов не просто задерживали, а публично унижали, Бишкек продемонстрировал редкий для постсоветской дипломатии ответ — не ноту протеста с извиняющейся улыбкой, а зеркальное давление на инфраструктуру мягкой силы России.
Секерина, как и другие фигуранты дела, не была случайным человеком. Это — системные участники российских культурно-политических проектов в Центральной Азии. Их арест — не про уголовщину. Это про симметрию. Сегодня ты сажаешь наших лицом вниз — завтра мы сажаем твоих по статье о наёмничестве.
И если бы это была одиночная акция, её можно было бы списать на эмоциональный всплеск. Но в Баку, после инцидента с азербайджанским самолётом, без лишнего шума, но с холодным расчётом уведомили Москву: «Русскому дому» в Азербайджане пора собираться.
Это не сбой. Это тренд.
Кыргызстан, арестовав Наталью Секерину и её коллег, сделал то, на что вчерашние партнёры России редко осмеливались — нанёс удар по символу культурного присутствия Москвы. Не за инакомыслие, а за подозрение в конкретных преступлениях — вербовке наёмников. Но в политике сигналы важнее формулировок. Бишкек показал: «русский мир» больше не считается неприкасаемым.
Ранее Азербайджан. Официально — просто прекращение деятельности Россотрудничества. Неофициально — демонстрация суверенитета. После лет молчаливой терпимости к культурным и политическим проекциям России, Баку выносит приговор — без эмоций, без скандалов, но с полной ясностью: российское влияние в Закавказье больше не приветствуется.
Почему это важно для Казахстана? Потому что мы, казахстанцы, тоже давно и плотно вплетены в сети Россотрудничества, «Русских домов», культурных форумов и молодёжных обменов. И если до недавнего времени это казалось безопасной «мягкой силой», то теперь, глядя на кейс Секериной, становится ясно: культурное сотрудничество может быстро стать политическим заложником.
Кыргызстан сделал то, чего так боятся в Москве: показал, что у стран Центральной Азии есть не только суверенитет на бумаге, но и политическая воля. А для нас это сигнал: время провести аудит всех наших внешнеполитических связей с Россией — не только на предмет целесообразности, но и на предмет безопасности.
Теперь о главном. Если «Русский дом» воспринимается как возможный источник угрозы, то это не просто провал имиджа — это утрата доверия. И Казахстан должен задать себе вопрос: а мы готовы оказаться следующими?
Кыргызстан уже начал очищать пространство от прокси-влияния. И если раньше подобные шаги воспринимались бы как демарш, то теперь — как самооборона.
На фоне разгорающегося конфликта между братскими государствами ясно одно: время пассивного наблюдения прошло. Центральная Азия больше не хочет быть декорацией для «русского мира». И если Россия будет продолжать «профилактику» на своих улицах, у границ с ней может скоро остаться только холод.
А тем временем — держите дистанцию. Не от России, а от её новых рефлексов. Потому что в этой бане давно перегорел термометр, и, кажется, за паром уже никто не видит, кто свой, а кто — просто человек.
20.04.202509:44
Пасхальное перемирие как PR-камбэк Путина и шанс Трампа на «святое отступление»
Пожалуй, только Владимир Путин может представить 30-часовую паузу в артиллерийском аду как акт святой дипломатии. Пасхальное перемирие, объявленное Кремлём, неожиданно стало не столько мирной инициативой, сколько драматической сценой в спектакле под названием «Дорогой Дональд, посмотри, какие мы белые и пушистые».
По стилю это всё напоминает, конечно, не Женевскую конвенцию, а шоу на «Россия 1» — с жирными мазками, напыщенной риторикой и безапелляционным посылом: «Если война продолжается — виноват не я!»
Пасхальный политтехнолог
Факт остается фактом: идея пасхального перемирия изначально принадлежала администрации Дональда Трампа. Путин, уловив этот пас, вышел на сцену раньше положенного, как артист, решивший переписать пьесу прямо в антракте.
Вместо щедрой двухнедельной паузы, о которой мечтали в Вашингтоне, Москва предложила 30 часов. Подарок, который вручается с видом «держи, пока я добрый». При этом посыл был совершенно прозрачен: «Мы – за мир. А если кто-то нарушит – сами виноваты. Особенно, если это Киев».
Кто кого переиграл?
Зеленский, надо признать, сыграл на контрасте. Спокойно, без истерики, без рефлекторного «нет», с осторожным «зеркалируем». Кремль этого не ждал. Наверное. Хитрый план обвинить Киев в срыве «мирного пасхального чуда» слегка забуксовал: никаких громких провокаций не случилось, перемирие – пусть и частично – соблюдалось. Даже на Харьковском направлении, где обычно тишина бывает только после удара грома.
Но PR не стреляет
Самое интересное, как всегда, начинается не на фронте, а в геополитическом фойе. Пасхальное перемирие — не просто гуманитарная пауза. Это тщательно просчитанный PR-ход. Важный не для Украины, не для России, а для Белого дома. А точнее — для Дональда Трампа, которому срочно нужен «непровальный» выход из украинского кейса.
Путин, фактически, говорит: «Ты хочешь мира — я готов. Вот тебе жест. Если Европа против — пусть она и продолжает. А ты, Дональд, можешь красиво уйти, не как проигравший, а как освободитель от чужих войн».
Очень соблазнительный сценарий для Трампа, которому нужно продать миру имидж «антиглобалиста со святым сердцем» и одновременно — не оказаться в списке полезных идиотов Кремля.
Обратная сторона пасхальной монеты
Но у всей этой пасхальной драматургии есть и побочный эффект. Теперь прекращение огня прочно ассоциируется с Путиным. Что дальше? Если мирные переговоры не последуют — вина за срыв ложится на Москву. Если перемирие нарушается — даже в ответ — вина снова на инициаторе. Такая вот «дипломатия бумеранга».
Более того, сам факт того, что боевые действия можно приостановить одним нажатием кнопки, задаёт неудобный вопрос: а зачем всё это продолжалось до сих пор?
Пасхальный анекдот с геополитическим подтекстом
Это всё напоминает старую притчу: двое дерутся на базаре, один вдруг отходит, машет рукой и говорит: «Ну что, договорились о мире?» Второй отвечает: «Да ты ж только что мне по зубам дал!» – «Ну извини, так получилось, но мир важнее».
Так и здесь: пасхальная пауза — это, по сути, геополитический icebreaker, в том смысле, что ей пытаются проколоть лёд замороженного конфликта. Не факт, что получится. Но если получится — никто не скажет, что Путин не пытался.
И всё-таки...
Если хоть на одну пасхальную ночь меньше убитых, меньше сирот, меньше матерей, обливающихся слезами у телефонов — значит, даже пиар-акция сработала. Пусть с прищуром, пусть с расчетом, но она стала глотком воздуха в вакууме ненависти.
А дальше — как всегда: или говорим, или стреляем. И то, и другое — вопрос политической воли. Но, как показывает это перемирие, иногда достаточно просто захотеть. Хоть на Пасху.
Пожалуй, только Владимир Путин может представить 30-часовую паузу в артиллерийском аду как акт святой дипломатии. Пасхальное перемирие, объявленное Кремлём, неожиданно стало не столько мирной инициативой, сколько драматической сценой в спектакле под названием «Дорогой Дональд, посмотри, какие мы белые и пушистые».
По стилю это всё напоминает, конечно, не Женевскую конвенцию, а шоу на «Россия 1» — с жирными мазками, напыщенной риторикой и безапелляционным посылом: «Если война продолжается — виноват не я!»
Пасхальный политтехнолог
Факт остается фактом: идея пасхального перемирия изначально принадлежала администрации Дональда Трампа. Путин, уловив этот пас, вышел на сцену раньше положенного, как артист, решивший переписать пьесу прямо в антракте.
Вместо щедрой двухнедельной паузы, о которой мечтали в Вашингтоне, Москва предложила 30 часов. Подарок, который вручается с видом «держи, пока я добрый». При этом посыл был совершенно прозрачен: «Мы – за мир. А если кто-то нарушит – сами виноваты. Особенно, если это Киев».
Кто кого переиграл?
Зеленский, надо признать, сыграл на контрасте. Спокойно, без истерики, без рефлекторного «нет», с осторожным «зеркалируем». Кремль этого не ждал. Наверное. Хитрый план обвинить Киев в срыве «мирного пасхального чуда» слегка забуксовал: никаких громких провокаций не случилось, перемирие – пусть и частично – соблюдалось. Даже на Харьковском направлении, где обычно тишина бывает только после удара грома.
Но PR не стреляет
Самое интересное, как всегда, начинается не на фронте, а в геополитическом фойе. Пасхальное перемирие — не просто гуманитарная пауза. Это тщательно просчитанный PR-ход. Важный не для Украины, не для России, а для Белого дома. А точнее — для Дональда Трампа, которому срочно нужен «непровальный» выход из украинского кейса.
Путин, фактически, говорит: «Ты хочешь мира — я готов. Вот тебе жест. Если Европа против — пусть она и продолжает. А ты, Дональд, можешь красиво уйти, не как проигравший, а как освободитель от чужих войн».
Очень соблазнительный сценарий для Трампа, которому нужно продать миру имидж «антиглобалиста со святым сердцем» и одновременно — не оказаться в списке полезных идиотов Кремля.
Обратная сторона пасхальной монеты
Но у всей этой пасхальной драматургии есть и побочный эффект. Теперь прекращение огня прочно ассоциируется с Путиным. Что дальше? Если мирные переговоры не последуют — вина за срыв ложится на Москву. Если перемирие нарушается — даже в ответ — вина снова на инициаторе. Такая вот «дипломатия бумеранга».
Более того, сам факт того, что боевые действия можно приостановить одним нажатием кнопки, задаёт неудобный вопрос: а зачем всё это продолжалось до сих пор?
Пасхальный анекдот с геополитическим подтекстом
Это всё напоминает старую притчу: двое дерутся на базаре, один вдруг отходит, машет рукой и говорит: «Ну что, договорились о мире?» Второй отвечает: «Да ты ж только что мне по зубам дал!» – «Ну извини, так получилось, но мир важнее».
Так и здесь: пасхальная пауза — это, по сути, геополитический icebreaker, в том смысле, что ей пытаются проколоть лёд замороженного конфликта. Не факт, что получится. Но если получится — никто не скажет, что Путин не пытался.
И всё-таки...
Если хоть на одну пасхальную ночь меньше убитых, меньше сирот, меньше матерей, обливающихся слезами у телефонов — значит, даже пиар-акция сработала. Пусть с прищуром, пусть с расчетом, но она стала глотком воздуха в вакууме ненависти.
А дальше — как всегда: или говорим, или стреляем. И то, и другое — вопрос политической воли. Но, как показывает это перемирие, иногда достаточно просто захотеть. Хоть на Пасху.
16.04.202514:45
Казахстан – экспортёр спокойствия для Европы
Когда страна, не имеющая ни одной собственной АЭС, начинает играть ключевую роль в европейской энергетической безопасности — это уже не экономика, это философия. Казахстан снова оказался на перекрёстке: не дорог, а энергий. И выбрал направление — вперёд.
ČEZ, главный чешский оператор атомных станций, подписал с Казатомпромом семилетний контракт на поставку урана. Не просто сделки — это смена курса. Чехия говорит «до свидания» российскому ТВЭЛу и делает ставку на казахстанскую стабильность.
Казахстан, который у себя не включает ни одного реактора, стал тем, кто помогает другим странам не остаться в темноте — буквально. Сухой, концентрированный, экспортируемый уран — новый символ нашей нейтральности: без нажима, без диктата, но с пониманием спроса.
Чешская АЭС «Темелин» теперь будет работать на топливе, сделанном из казахстанского концентрата. Сборки собираются на Западе, но начинается всё в наших степях. И пусть реакторы гудят далеко от Усть-Каменогорска, цепочка энергобезопасности — начинается именно там.
В эпоху, когда энергоресурсы стали оружием, Казахстан остаётся поставщиком спокойствия. Мы не шантажируем, не вмешиваемся, не наращиваем мышцы вокруг тру́б. Мы просто поставляем. И делаем это лучше всех — на фоне роста добычи (в 2024 году — на 10%, в 2025-м — ещё больше) и стабильной геологии.
Мир всё больше ценит тех, кто не требует к себе внимания, а просто делает дело. У нас нет АЭС, но есть доверие. А ещё — 15% мировых запасов урана, которые мы используем не для угроз, а для контрактов.
Это и есть современная сила: ты не грозишь свет выключить — ты его включаешь.
Когда страна, не имеющая ни одной собственной АЭС, начинает играть ключевую роль в европейской энергетической безопасности — это уже не экономика, это философия. Казахстан снова оказался на перекрёстке: не дорог, а энергий. И выбрал направление — вперёд.
ČEZ, главный чешский оператор атомных станций, подписал с Казатомпромом семилетний контракт на поставку урана. Не просто сделки — это смена курса. Чехия говорит «до свидания» российскому ТВЭЛу и делает ставку на казахстанскую стабильность.
Казахстан, который у себя не включает ни одного реактора, стал тем, кто помогает другим странам не остаться в темноте — буквально. Сухой, концентрированный, экспортируемый уран — новый символ нашей нейтральности: без нажима, без диктата, но с пониманием спроса.
Чешская АЭС «Темелин» теперь будет работать на топливе, сделанном из казахстанского концентрата. Сборки собираются на Западе, но начинается всё в наших степях. И пусть реакторы гудят далеко от Усть-Каменогорска, цепочка энергобезопасности — начинается именно там.
В эпоху, когда энергоресурсы стали оружием, Казахстан остаётся поставщиком спокойствия. Мы не шантажируем, не вмешиваемся, не наращиваем мышцы вокруг тру́б. Мы просто поставляем. И делаем это лучше всех — на фоне роста добычи (в 2024 году — на 10%, в 2025-м — ещё больше) и стабильной геологии.
Мир всё больше ценит тех, кто не требует к себе внимания, а просто делает дело. У нас нет АЭС, но есть доверие. А ещё — 15% мировых запасов урана, которые мы используем не для угроз, а для контрактов.
Это и есть современная сила: ты не грозишь свет выключить — ты его включаешь.
10.04.202507:55
Казахстан в зеркале протекционизма: когда Америка кашляет, у Тенге простуда
Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев — человек спокойный, иногда до дзен-буддийской отрешённости. Но даже он, судя по заявлениям из Акорды, почувствовал надвигающийся экономический ураган. Причина — очередной геополитический бодибилдинг в исполнении Дональда Трампа. Белый дом, который теперь снова в режиме “Америка First 2.0”, развернул импортную дубину и начал махать ею с такой интенсивностью, что в Центральной Азии зашуршали калькуляции.
Казахстан попал в список стран, на продукцию которых вводятся “взаимные тарифы” — логика простая: хотите доступа к американскому рынку, любите американские заводы. Тариф 27% — не приговор, но явный намёк. При этом львиная доля казахстанского экспорта — нефть, уран, серебро — пока в безопасности. То есть удар не в челюсть, а в психику.
Именно на это и указывает Токаев: тревожат не цифры, тревожит тренд. Когда глобальная торговля превращается в тир для внутренних политических дивидендов, волны идут даже по тем, кто находится за горизонтом. Казахстан — страна, экономика которой балансирует между Китаем, Россией и Западом, — оказывается в зоне турбулентности без права выбора.
Да, пока экспорт в США — менее 0,5% ВВП. Но в современной экономике важны не проценты, а узлы и сигналы. Рвутся цепочки, смещаются приоритеты, дорожает импорт. А значит — давит инфляция, дергается курс, напрягается бизнес. И здесь Токаев, как и полагается главе государства в эпоху турбулентности, говорит всё правильно: паники нет, инвестиционные планы в силе, строим как строили. Правда, не уточняет, будет ли цемент дороже.
Тем временем по ту сторону границы — восточная хитрость в действии. Узбекистан, в отличие от Казахстана, не рассуждает — он действует. Там понимают, что в условиях экономической войны побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто гибче. Китай и Вьетнам попали под американские пошлины — узбекский текстиль выходит на арену. Маленький рынок? Возможно. Но именно с таких “маленьких окон” начинается проникновение на большие витрины.
Казахстану, чтобы не оказаться на обочине, придётся забыть про экономическое йога-дыхание и перейти к активной защите: форсировать индустриализацию, разгонять инвестиции, готовить антикризисный план не на случай, а на сейчас. Потому что если Трамп продолжит в том же духе, глобализм действительно уйдёт в архив — вместе с надеждами на стабильные правила игры.
В этом контексте Евразия должна срочно вспомнить про многовекторность не как лозунг, а как технологию выживания. США могут себе позволить экономические войны. Казахстану — нужно учиться воевать на других фронтах: логистике, инновациях, региональной дипломатии. Иначе тенге будет не последней валютой, которую накроет новый “тарифный фронт”.
Как всегда: чем громче хлопает Белый дом, тем внимательнее слушают в степи.
Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев — человек спокойный, иногда до дзен-буддийской отрешённости. Но даже он, судя по заявлениям из Акорды, почувствовал надвигающийся экономический ураган. Причина — очередной геополитический бодибилдинг в исполнении Дональда Трампа. Белый дом, который теперь снова в режиме “Америка First 2.0”, развернул импортную дубину и начал махать ею с такой интенсивностью, что в Центральной Азии зашуршали калькуляции.
Казахстан попал в список стран, на продукцию которых вводятся “взаимные тарифы” — логика простая: хотите доступа к американскому рынку, любите американские заводы. Тариф 27% — не приговор, но явный намёк. При этом львиная доля казахстанского экспорта — нефть, уран, серебро — пока в безопасности. То есть удар не в челюсть, а в психику.
Именно на это и указывает Токаев: тревожат не цифры, тревожит тренд. Когда глобальная торговля превращается в тир для внутренних политических дивидендов, волны идут даже по тем, кто находится за горизонтом. Казахстан — страна, экономика которой балансирует между Китаем, Россией и Западом, — оказывается в зоне турбулентности без права выбора.
Да, пока экспорт в США — менее 0,5% ВВП. Но в современной экономике важны не проценты, а узлы и сигналы. Рвутся цепочки, смещаются приоритеты, дорожает импорт. А значит — давит инфляция, дергается курс, напрягается бизнес. И здесь Токаев, как и полагается главе государства в эпоху турбулентности, говорит всё правильно: паники нет, инвестиционные планы в силе, строим как строили. Правда, не уточняет, будет ли цемент дороже.
Тем временем по ту сторону границы — восточная хитрость в действии. Узбекистан, в отличие от Казахстана, не рассуждает — он действует. Там понимают, что в условиях экономической войны побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто гибче. Китай и Вьетнам попали под американские пошлины — узбекский текстиль выходит на арену. Маленький рынок? Возможно. Но именно с таких “маленьких окон” начинается проникновение на большие витрины.
Казахстану, чтобы не оказаться на обочине, придётся забыть про экономическое йога-дыхание и перейти к активной защите: форсировать индустриализацию, разгонять инвестиции, готовить антикризисный план не на случай, а на сейчас. Потому что если Трамп продолжит в том же духе, глобализм действительно уйдёт в архив — вместе с надеждами на стабильные правила игры.
В этом контексте Евразия должна срочно вспомнить про многовекторность не как лозунг, а как технологию выживания. США могут себе позволить экономические войны. Казахстану — нужно учиться воевать на других фронтах: логистике, инновациях, региональной дипломатии. Иначе тенге будет не последней валютой, которую накроет новый “тарифный фронт”.
Как всегда: чем громче хлопает Белый дом, тем внимательнее слушают в степи.
09.04.202509:50
КТК снова качает: нефтяная драма на один танкер меньше
Скучали по добрым новостям с берегов Новороссийска? Вот она: Каспийский трубопроводный консорциум (КТК) оживил одно из своих выносных причальных устройств — ВПУ КТК-1 снова в строю, нефть из Казахстана вновь отправляется в большое плавание. Почти как в старые добрые времена, только с ноткой судового освидетельствования и легкой административной драмой.
Напомним, недавно два из трёх ВПУ были выключены по требованию Ространснадзора — за «нарушения». Российский морской регистр судоходства моментально приостановил их «класс», КТК тут же побежал в суд (Приморский районный, конечно), где схлопотал штраф на 200 тысяч рублей — по нынешним нефтяным меркам, сумма чисто символическая, как чаевые в модном ресторане.
Теперь один ВПУ реанимирован, второй еще ждет часа своего технического просветления. А третий – ВПУ КТК-3 – всё это время героически держал экспортную планку. Как говорят в КТК, отгрузка нефти идёт по двум направлениям — что, учитывая события последних месяцев, уже маленькое чудо.
Контекст, как всегда, интересней самой новости. До этого в феврале и марте по трубопроводной инфраструктуре били дроны — привет от украинских БПЛА по нефтеперекачивающей станции «Кропоткинская». В «Транснефти» и у вице-премьера Новака тогда скромно заявили, что пропускная способность упадет процентов на 30, но никто не запаниковал — благо КТК держит в резерве миллион тонн нефти, как бабушка — заначку на чёрный день.
Тем временем Казахстан, несмотря на всё это весёлое безобразие, в марте установил рекорд по суточной добыче — 1,79 млн баррелей в сутки. Как говорится, пока у соседей проверка, у нас – перекачка.
Ситуация показывает, что даже при условной лояльности Астаны, каждый шорох в инфраструктуре экспортной нефти интерпретируется в духе большой игры — геополитической, энергетической и местами абсурдной. Россия, кажется, всё ещё не решила, хочет ли она быть надёжным транзитёром или воспитательной инстанцией. Но пока в Каспий гонят нефть, а танкеры встают под загрузку — можно вздохнуть с облегчением. До следующей проверки.
Скучали по добрым новостям с берегов Новороссийска? Вот она: Каспийский трубопроводный консорциум (КТК) оживил одно из своих выносных причальных устройств — ВПУ КТК-1 снова в строю, нефть из Казахстана вновь отправляется в большое плавание. Почти как в старые добрые времена, только с ноткой судового освидетельствования и легкой административной драмой.
Напомним, недавно два из трёх ВПУ были выключены по требованию Ространснадзора — за «нарушения». Российский морской регистр судоходства моментально приостановил их «класс», КТК тут же побежал в суд (Приморский районный, конечно), где схлопотал штраф на 200 тысяч рублей — по нынешним нефтяным меркам, сумма чисто символическая, как чаевые в модном ресторане.
Теперь один ВПУ реанимирован, второй еще ждет часа своего технического просветления. А третий – ВПУ КТК-3 – всё это время героически держал экспортную планку. Как говорят в КТК, отгрузка нефти идёт по двум направлениям — что, учитывая события последних месяцев, уже маленькое чудо.
Контекст, как всегда, интересней самой новости. До этого в феврале и марте по трубопроводной инфраструктуре били дроны — привет от украинских БПЛА по нефтеперекачивающей станции «Кропоткинская». В «Транснефти» и у вице-премьера Новака тогда скромно заявили, что пропускная способность упадет процентов на 30, но никто не запаниковал — благо КТК держит в резерве миллион тонн нефти, как бабушка — заначку на чёрный день.
Тем временем Казахстан, несмотря на всё это весёлое безобразие, в марте установил рекорд по суточной добыче — 1,79 млн баррелей в сутки. Как говорится, пока у соседей проверка, у нас – перекачка.
Ситуация показывает, что даже при условной лояльности Астаны, каждый шорох в инфраструктуре экспортной нефти интерпретируется в духе большой игры — геополитической, энергетической и местами абсурдной. Россия, кажется, всё ещё не решила, хочет ли она быть надёжным транзитёром или воспитательной инстанцией. Но пока в Каспий гонят нефть, а танкеры встают под загрузку — можно вздохнуть с облегчением. До следующей проверки.
Көрсетілген 1 - 24 арасынан 237
Көбірек мүмкіндіктерді ашу үшін кіріңіз.