«Начинается же книга со страницы, где вертикальная полоса с датой "1925" наверху и знаком "?" внизу пронизывает её пространство, приглашая к просмотру. Лисицкий действительно задумывает образ книги как своего рода монтажную киноленту — и неслучайно первым идёт раздел "Фильм", где представлены кадры из кинолент Эггелинга "Диагональная симфония" и Рихтера "Ритм 21" и "Ритм 23". Чередующиеся горизонтальные и вертикальные, словно рубленые, полосы отбивают границы "кадра" и задают темп и ритм движения».

«У нас, с одной стороны, в крупных российских городах уже сформировался благополучный образованный средний класс с представлением об ответственном родительстве, а с другой – в стране тысячи и тысячи молодых людей, которые пережили опыт сиротства, пребывания в детских домах. И этот опыт не является трамплином для социального успеха. У нас нет точной статистики успешности и неуспешности выпускников детских домов, её и у государства нет, но большинство экспертов говорит нам о том, что детский дом – плохой социальный лифт. При этом от государства воспитанники детских домов получают значительную поддержку, в частности, они могут дважды получать образование, считаются детьми до 23 лет, но социальную норму, а именно моду на счастье и успех все равно задаёт тот самый городской образованный класс».

«Исследователь, оговаривая круг интересовавших его вопросов в предисловии к изданию, не случайно прибегает к понятию "шифр" и производным от него. В ряде случаев здесь идет речь о сложной, нередко почти детективной загадке, таящейся в литературном тексте, а также — об исследовательской мысли, движущейся весьма извилистой дорогой к разгадке-дешифровке скрытых ассоциаций».

«Каждая из глав книги "Баяч будущего" посвящена разным граням ее героя — недаром он изображал себя в виде кристалла (набросок такого автопортрета попал на обложку). Но очевидно, что Уварова прежде всего интересуют Матюшин-музыкант, чья скрипка, по выражению Елены Гуро, "немного сошла с ума", и Матюшин-композитор, оставивший в наследство исследователям загадочный набросок оперы "Черви в муке".

Кропотливая архивная работа позволила автору сделать несколько уточнений, касающихся важных дат в биографии "баяча", но главные его находки связаны именно с нотными записями, ранее неизвестными либо плохо изученными. Музыковедческая оптика дает о себе знать и тогда, когда речь идет о Матюшине как о художнике и теоретике».

«Теперь, почти 100 лет спустя, мы не знаем, как футболисты "Красной Пресни" оказались на Коломенском паровозостроительном заводе. Но, кажется, местные рабочие были не прочь сфотографироваться с командой. Это явно парадный снимок — кое-кто нарядился в белую рубашку, на первый план успели пристроиться босые беспризорники.

Из игроков того состава будущего "Спартака" на снимке можно узнать братьев Блинковых, Петра Артемьева, Бориса Баклашёва, Петра Попова.

В самом центре, рядом с девушкой с двумя косами — Николай Старостин и Павел Канунников (холодный взгляд, расстегнутая на груди рубашка). Канунников в те годы — главная футбольная звезда города, кумир младшего поколения братьев Старостиных. На его ударной ноге преданные болельщики ищут повязку "убью — не отвечаю", убойным ударом он ломает штанги и руки вратарям.

О Николае Старостине пока не слагают легенд — он просто один из игроков городской сборной и успешный футбольный предприниматель.

В будущем случится много всего: Петр Артемьев будет капитаном сборной Москвы, его старший брат поучаствует в создании "Динамо", а младший — даст показания против Старостиных в их следственным деле. Петр Попов женится на одной из сестер Старостиных — Вере, и, как тренер, приведет "Спартак" к золотому дублю в 1939-м. Канунников, наоборот, исчезнет — будет почти забыт по окончании своей игровой карьеры. Но сложнее всего придется Николаю Старостину — он переживет славу, тюрьму и лагеря, падение и возрождение своей команды и, в конце концов, сам Советский Союз».

«Сейчас мне возможно говорить, возможно судить, а можно ли будет дальше?.. Но смиряться, соглашаться… Неужели в моей жизни наступит такой момент, неужели будет время, когда я перестану себя совсем уважать? Ведь это же тоже смерть, смерть не физическая, так духовная…».

«Теперь, почти 100 лет спустя, мы не знаем, как футболисты "Красной Пресни" оказались на Коломенском паровозостроительном заводе. Но, кажется, местные рабочие были не прочь сфотографироваться с командой. Это явно парадный снимок — кое-кто нарядился в белую рубашку, на первый план успели пристроиться босые беспризорники.

Из игроков того состава будущего "Спартака" на снимке можно узнать братьев Блинковых, Петра Артемьева, Бориса Баклашёва, Петра Попова.

В самом центре, рядом с девушкой с двумя косами — Николай Старостин и Павел Канунников (холодный взгляд, расстегнутая на груди рубашка). Канунников в те годы — главная футбольная звезда города, кумир младшего поколения братьев Старостиных. На его ударной ноге преданные болельщики ищут повязку "убью — не отвечаю", убойным ударом он ломает штанги и руки вратарям.

О Николае Старостине пока не слагают легенд — он просто один из игроков городской сборной и успешный футбольный предприниматель.

В будущем случится много всего: Петр Артемьев будет капитаном сборной Москвы, его старший брат поучаствует в создании "Динамо", а младший — даст показания против Старостиных в их следственным деле. Петр Попов женится на одной из сестер Старостиных — Вере, и, как тренер, приведет "Спартак" к золотому дублю в 1939-м. Канунников, наоборот, исчезнет — будет почти забыт по окончании своей игровой карьеры. Но сложнее всего придется Николаю Старостину — он переживет славу, тюрьму и лагеря, падение и возрождение своей команды и, в конце концов, сам Советский Союз».

«Сотрудники АРА часто повторяли слова своего шефа Сирила Квина, что жизнь в русской миссии отнюдь не "пиво и кегельбан". Однако, судя по документам, несмотря на долгие дни тяжелой работы по оказанию помощи голодающим, у спасателей иногда появлялась возможность отдохнуть и как-то развлечься. Как и в случае с методами организации, американские способы провести досуг варьировались в зависимости от конкретного места и обстоятельств.

Ничто не могло превзойти Москву по разнообразию, хотя первые американцы, прибывшие в город в августе 1921 года, едва ли были в восторге от общественной жизни российской столицы. К тому времени, когда АРА начинала там свою работу, москвичи только начали выходить из оцепенения времен военного коммунизма. Гуверовские парни привыкли сравнивать все европейские столицы с Парижем как эталоном, а Москва совсем не походила на Париж. Она не соответствовала в тот момент и ранее сложившимся романтическим образам старой России, которые, судя по всему, запечатлелись в умах некоторых спасателей, несмотря на зловещие рассказы о повседневной жизни в стране большевиков».

«Силовое предпринимательство исторически являлось очень мощным двигателем истории. Есть известные работы, объясняющие подъем и расцвет Венецианской республики после Х века очень грамотным и стратегически и коммерчески выгодным использованием военного флота, который предоставлялся в качестве стратегической услуги Византии в обмен на льготы купцам в торговле с Византией.

Таким образом, военные, предоставлявшие Византии мощный венецианский флот, обеспечивали ренту византийским же купцам, и, по мнению историка Фредерика Лэйна, именно эта охранная рента явилась причиной расцвета Венецианской республики. Вообще любая удаленная торговля в Средние века и даже после была очень рискованным предприятием. Везде, где есть риски для безопасности, требуются инстанции, организации, которые эту безопасность будут предоставлять».

«Судя по всему, новгородцы относились к живописи просто и без вкусовщины. Например, иконописец Олисей Гречин, усадьбу которого раскопали на Троицком раскопе, как-то раз получил такую записку на бересте: "Поклон от попа Гречину. Напиши для меня двух шестокрылых ангелов на двух иконках, [чтобы поставить] сверху деисуса. Приветствую тебя. А Бог вознаградит или сладимся (о цене)". Что это, если не заказ на иконы? Олисей, должно быть, хорошо знал этого попа и храм, для которого нужны были шестокрылые ангелы, и понимал, какого размера должны быть иконы. Но интересно, что заказчика явно не интересуют детали изображения: ни цвет, ни характер, ни стиль».

«Каждая из глав книги "Баяч будущего" посвящена разным граням ее героя — недаром он изображал себя в виде кристалла (набросок такого автопортрета попал на обложку). Но очевидно, что Уварова прежде всего интересуют Матюшин-музыкант, чья скрипка, по выражению Елены Гуро, "немного сошла с ума", и Матюшин-композитор, оставивший в наследство исследователям загадочный набросок оперы "Черви в муке".

Кропотливая архивная работа позволила автору сделать несколько уточнений, касающихся важных дат в биографии "баяча", но главные его находки связаны именно с нотными записями, ранее неизвестными либо плохо изученными. Музыковедческая оптика дает о себе знать и тогда, когда речь идет о Матюшине как о художнике и теоретике».

Мы показали каждому из них <игроков> контракт. Хочешь подписывай, хочешь нет. Что контракт дает? У нас заведено исстари — не хочешь, иди — мы никого не держим, принципиально. Подпиши этот контракт до конца сезона, это тебе выгодно. По контракту 50 р. по ребенку, по контракту 25% от премии клуб кладет на твой личный счет, когда будешь уходить — ты их получишь. Ну хочешь уходить — уходи. Мы никого не держим. Никогда вслед тебе не пошлют так называемую «телегу». Так в «Спартаке» будет продолжаться до тех пор пока я здесь. Я держусь этих принципов. Отсюда своеобразная такая у нас атмосфера. Не динамовская. Мы игроков стараемся держать в курсе всего — чтоб он знал все от и до. И наши доходы, и расходы, и наши слабости. Вот так обстоят дела в «Спартаке».

«Судя по всему, новгородцы относились к живописи просто и без вкусовщины. Например, иконописец Олисей Гречин, усадьбу которого раскопали на Троицком раскопе, как-то раз получил такую записку на бересте: "Поклон от попа Гречину. Напиши для меня двух шестокрылых ангелов на двух иконках, [чтобы поставить] сверху деисуса. Приветствую тебя. А Бог вознаградит или сладимся (о цене)". Что это, если не заказ на иконы? Олисей, должно быть, хорошо знал этого попа и храм, для которого нужны были шестокрылые ангелы, и понимал, какого размера должны быть иконы. Но интересно, что заказчика явно не интересуют детали изображения: ни цвет, ни характер, ни стиль».

«Сотрудники АРА часто повторяли слова своего шефа Сирила Квина, что жизнь в русской миссии отнюдь не «пиво и кегельбан». Однако, судя по документам, несмотря на долгие дни тяжелой работы по оказанию помощи голодающим, у спасателей иногда появлялась возможность отдохнуть и как-то развлечься. Как и в случае с методами организации, американские способы провести досуг варьировались в зависимости от конкретного места и обстоятельств. Ничто не могло превзойти Москву по разнообразию, хотя первые американцы, прибывшие в город в августе 1921 года, едва ли были в восторге от общественной жизни российской столицы. К тому времени, когда АРА начинала там свою работу, москвичи только начали выходить из оцепенения времен военного коммунизма. Гуверовские парни привыкли сравнивать все европейские столицы с Парижем как эталоном, а Москва совсем не походила на Париж. Она не соответствовала в тот момент и ранее сложившимся романтическим образам старой России, которые, судя по всему, запечатлелись в умах некоторых спасателей, несмотря на зловещие рассказы о повседневной жизни в стране большевиков».

«А что это за культура, в которой идеалом является равенство, в тех или иных формах?

Полагаю, что таких культур много. Одна из них — политическая культура либеральной, можем назвать ее буржуазной, революции. Собственно, ее идеалы обозначены четко: свобода, равенство, братство. Вот для политической культуры социалистической революции, выросшей из буржуазной, наивысшей ценностью является равенство. Свобода и братство лишь постольку-поскольку. Вспомним Барбюса, его роман "Огонь". Там его герои, фронтовики Первой мировой, говорят: "Самое главное в жизни — равенство. Без него ничего другого быть не может"».