Каждое слово — как удар.
Каждая строчка — как пуля.
Твоя задача — выжечь.

Лошади скачут, после
теряют подковы,
сбрасывают ездоков,
топчут их, снова скачут,
с ног
           кося’т и маячат
в поле
              по миражам

голосом
                 жеребят.
С тополя вниз висят
головою
туши,

струится сердце

с брюха по шее к срезу
выплаканных
                            глаз.

Лошади скачут, после
теряют копытца,
сбрасывают ездоков,
топчут их,
снова скачут

пó полю
                 босоногими

к миражам,
                       жеребятами.
Мясо,
            отдержавшееся,

оголяет кости
с веток.
                Грудная клетка
пухом цветёт,
                           это память
тревожит их, разлетаясь из рёбер,
это память о них,
это и твоя память
                                   сквозит,
и дерево падает.

Только подковы
                                ещё говорят.

Сядешь порой, ночью,
и смотришь в себя,
пристально,
внутрь,
в кишки и почки
с ненавистью
неистовой,
будто можешь,
и вправду
стянуть, словно майку,
спину,
будто твоя Эллада
не верит
в свою кончину.

Как не в себя,
хлещешь
огненно/трудную,
с горлышка,
схватишь рукой
клещи,
что гнут тебя,
словно перышко;
крикнешь во тьму:
«Не правда ведь,
кровь, что бульоном
варится»

/пятна над белой
скатертью,
крошки-остатки
ярости/

И гибнут, пьяные
с визгами,
в теплице острова
нежности
мимозы-нейроны
и лилии,
ошметки-предатели
трезвости.

Битва давно
проиграна,.
кони не ржут,
но млеют.
Лбом, испещренным
иглами,
меришь
на прочность
стену.

К маленькой смерти
Диониса
бывает
так сладко
прыгнуть.
К утру же,
стихнувшись,
вспомнившись

в лодку к тому же тигру

ты хочешь
не хочешь
войдешь

Февраль. Монпарнас костанайского леса;
приблизился к памятнику на холме.
Внизу - рощи, заросли, в небе - лишь месяц,
пылают окрестности взглядом химер.
Здесь плавят металл и в горючие смеси:
вливаются взгляды вчерашних детей,
где в галлюцинациях слышатся песни,
умерших давно лесостепных вождей.
Здесь Элрик могучий - раскроет объятья,
и сталь разольётся по лицам мужчин.
Где Вечное Небо одобрит распятье,
ты вписан в застывшие фрески из льдин.

Здесь кладбище имени Маяковского,
и ночью оставят бутылку вина.
Собрались над гостем злые покойники
и девочки взгляда могильного дна.
Им вечность - как холод, гадалка со свечкой,
в попытках снять порчу, проводит обряд.
Покойники - духи закалки советской,
ни в силах помочь, только выпить хотят.
Февраль. Колдовство. Город магов и психов.
Над плитами плавает дым от свечей.
Казалось бы всё. Ночь. На кладбище тихо:
столпились ведуньи как на мавзолей.