«Унижения и страдания ожидала душа моя, и не было мне утешения, и не нашёл»- вопиял ко Господу царь Давид.
И спустя тысячелетия вторила ему душа моя. Оказавшись арестованным и заключенным в темницу по сфальсифицированному политическому обвинению я сполна вкусил смысл слов: «Ненавидящих меня без вины стало больше, чем волос на голове моей; укрепились враги мои, преследующие меня несправедливо» (Псалом 68). Главное утешение моё – надежда на милость Господню, ибо Он несоизмеримо сильнее гонителей, и лучше меня самого знает, что подлинно надобно душе моей. Когда человек убежден, что Он есть, и смиренно предает себя Ему, то всякое страдание дано Господом во благо бессмертной души, и в этом тварном мире, или за его границей, ему воздастся. Это понимание наполняет смыслом всякое претерпевание: «Дьявол будет ввергать вас в темницы <…> Будь верен до смерти и дан тебе венец жизни», – возвещает нам апостол Иоанн в богодухновенном откровении, дарованном Господом.
Самая страшная мысль, посетившая меня в тюрьме: «Нет Бога!», и решетки, замки, конвой, наручники – всё это, и иное, о чем не стоит писать, лишь результат слепой случайности, бессмысленного и фатального стечения обстоятельств. Мысль эта поражает душу словно пустыня, стирающая память. «Пустыня растет, горе тому, кто скрывает в себе пустыню», – писал Ницше, и в этом был абсолютно прав. Когда пустыня нигилизма песчаной бурей разрастается в сердце, разумный человек лишается смысла претерпевать боль и страдания ради чего-то.
Отец Сергий переступил порог нашей тюремной камеры в марте 2024г. Помнится, едва он представился как священник УПЦ, я обнял его, неожиданно для самого себя, вопреки и церковным, и тюремным обычаям, как родного, в переизбытке нахлынувших переживаний и исторических образов, пронесшихся в памяти. Безумный кесарь Нерон, папистская ересь колонизации, репрессии 20-х и 30-х прошлого века. И вот очередная глава «борьбы со злом» обрушивает сатанинскую ненависть на верных Христу. Спонтанные братские объятия стали естественным выражением единства с христианами ушедших веков и века сего - брошенными ad bestias, будь то африканский лев или майор с айфоном. Мы знаем доподлинно, что если познаем тайны Его, то «попраем льва и змия».
Спустя дни и недели я спорил с отцом-Сергием возле тюремного окна, и ночами, о каноне и политике, античной философии и современной войне. Ведь и он, и я – просто люди своего времени, с собственными взглядами, страстями и слабостями, но в тот первый момент я был с ним на арене цирка вместе с теми верными, что прежде дали силу духа окружающим их стотысячную толпу, ибо с верными был Господь.
Тюремные дни сыплются сквозь пальцы подобно песку – тебе не жаль их.
Лишь горький привкус осознания, что пепел этот от сожженной жизни
твоей, отравляет кровь. В один из таких бесчетных дней отец Сергий
украсит стены нашей камеры иконой Богоматери «Аз есмь с вами и никто же
на вы». Взору открылась икона, исполненная в благородных, сдержанных
тонах, и, несмотря на то, что это была не бумажная репродукция, а полноценный список дивной чудотворной
иконы, посетившей узников, мне больше по душе этот образ –
искренний, не вычурный, будто выражающий своими тонкими линиями и
чистыми синими тонами чистое и простое могущество Небес. Однако, увлеченный апологетикой,
полемическими сочинениями и высокими теологическими абстракциями,
вроде «Corpus Areopagiticum», я всю жизнь упускал, не испытывал
интереса к истории реликвий, иконописи, крюковому пению и
иным, занимательным, но казавшимся мне не столь значительным
аспектам нашей веры. Потому появление в наших скорбных
стенах сей иконы порадовало меня, но не вызвало особого
отклика.
Спустя много месяцев, раскачиваясь в раскаленной августовским
зное клетке автозака, вел незамысловатую беседу со своей
подругой жизни, ставшей и подругой по несчастью – молодой
женщиной, лживо обвиненной по тому же подложному делу,
что и я. Вдруг она произнесла: «У нас в камере появилась
икона "Аз есмь...". Освободившаяся женщина передала с воли. Я
каждый день читаю акафист этому образу Богородицы, оригинал
